Миннауки мстит учёным за неверную позицию о смене часового пояса?

12 апреля, в День работников науки и День космонавтики, Астрофизический институт имени Фесенкова закрыл проработавшую более 50 лет Лабораторию физики Луны и планет и уволил всех её сотрудников. В пресс-релизе министерства науки такое решение объяснили «систематической неэффективностью» – низкой научной продуктивностью, отсутствием кадровой преемственности и слабой вовлечённостью в деятельность института. Профессор Виктор Тейфель, руководивший лабораторией с момента её основания, такую оценку не принимает. В интервью Exclusive.kz он подробно рассказывает, как команда осталась без грантов, по чьей вине не смогла удержать молодёжь и какую роль, по его мнению, в решении о ликвидации сыграли публичные высказывания в адрес министерства.

– Как вы узнали о решении закрыть лабораторию? Сообщили ли вам об этом заранее, или просто поставили перед фактом?

– Ситуация довольно сложная, это была настоящая многоходовка. С одной стороны история тянулась на протяжении нескольких лет, но при этом всё произошло совершенно неожиданно: просто на ровном месте, без каких-либо предпосылок, был издан приказ, в соответствии с которым руководители лабораторий-пенсионеры должны в течение десяти дней найти себе молодую замену.

Для нас это были абсолютно невыполнимые условия, потому что в нашей лаборатории всего шесть сотрудников, и все – пенсионеры. Где мне найти замену в течение такого короткого времени? Подбирать кого-то с улицы? Мы пытались найти кого-то хотя бы внутри института, но директор нам на встречу не пошёл.

Хочу отметить, что, несмотря на то, что мне 91 год и я слепой, тем не менее, я продолжаю активно работать. Работаю за компьютером. Конечно, иногда прошу помогать с исправлением опечаток, но в основном пишу сам. На том же Facebook у меня много постов написано, не говоря уже о научных статьях. И я вёл переписку с директором. В конце концов я написал ему: давайте обсудим сложившуюся ситуацию – вдвоём, конструктивно, без обид и демагогии. Потому что до сих пор полноценного диалога тет-а-тет у меня с ним не было. 

Но вместо того, чтобы поговорить со мной лично, хотя бы по телефону, он собрал полинститута на якобы совещание по этому вопросу. На деле это превратилось в травлю или, по крайней мере, судилище какое-то. Разговор слепого с глухими. Все, кто мог, старались выдвинуть против нас обвинения. Причём все эти упрёки, как и недавний пресс-релиз Миннауки, во многом основаны на тех же проблемах, о которых я сам не раз писал в Facebook.

Проблем, действительно, у нас было много. Особенно активно они стали накапливаться после 2018 года, когда по грантам произошёл разгром. Это была громкая история в научном сообществе: Институт информационных и вычислительных технологий, которым на тот момент руководил глава одной из секций Национального научного совета Максат Калимолдаев, захватил четверть всего грантового фонда. В итоге многие участники конкурсов, даже с высокими баллами по экспертным отзывам, либо не получили гранты, либо их бюджет существенно урезали. Нашей лаборатории тогда финансирование сократили в четыре раза: вместо 40 миллионов мы получили только 10. В результате молодые сотрудники, которых мы привлекли на грант, конечно же ушли, – ведь без бюджета на исследования им стало нечем заниматься. 

Такая катавасия с грантами продолжалась с 2018 года и дальше, вплоть до последних лет. Важно, что эта история тянулась не по нашей вине. Какое-то время мы ещё получали финансирование и работали, хотя и с трудом, – денег не хватало, бюджет постоянно урезали. Но в 2021 году в научном сообществе устроили настоящее побоище: из-за различных формальных придирок гранты тогда получили только 20% научных организаций из нескольких тысяч подавших заявки. Например, нам тогда отказали в гранте ровно из-за одного слова: в документации было написано «и/или», а нужно было выбрать что-то одно – «и» или «или». Мы в результате выбрали «или», и нам написали якобы не учтено «то-то» и «то-то». Хотя в электронной системе всё это было отражено, и тем не менее, в приёме заявки нам отказали.

А потом появилось требование о наличии для подачи заявки на грант не менее 30% молодых сотрудников. И хотя тогда они у нас ещё были, нам всё равно в гранте отказали, объяснив это тем, что у молодых сотрудников не было диплома о высшем образовании. После этой истории мы и вовсе больше не могли подавать на гранты заявки. Потому что у нас уже не было молодых сотрудников, – а набрать их было не на что. 

В результате мы остались без работы на два года. Я тогда написал письмо о положении дел Аймагамбетову, который на тот момент ещё был профильным министром. Он мне ответил: «Мы над этим работаем». И действительно, в 2023 году появилась новая, дополнительная система – базовое финансирование фундаментальных исследований. Благодаря этому мы все последующие три года, с 2023 по 2025, имели бюджет и занимались наукой, участвуя в этом проекте. Сейчас мы как раз должны отчитаться за первый квартал, но параллельно с этим нас увольняют. Уведомление об увольнении мы получили на следующий день после разборки, которую устроил директор. На этом всё и закончилось. 

В пресс-релизе, который сейчас распространяется по всей республике, по всем каналам, – там трудно назвать, какой именно процент, но определённо есть откровенная ложь и значительная доля искажений того, что происходило на самом деле. Нам вменили в вину то, в чём мы вовсе не были виноваты, и то, о чём я сам постоянно писал на Facebook: о нашей безработице и о грантовых фокусах, которые с нами вытворяли. Мы этого не скрывали, а теперь всё это используют против нас. 

Отсутствие молодёжи нам также поставлено в вину. Хотя даже если бы нашу лабораторию оставили, – молодёжь бы сама и не пришла. Потому что зарплаты, которые мы получаем по базовому финансированию исследований, – грошовые. Сотрудники нашей лаборатории, кандидаты наук, получают 110 тысяч тенге. Я, как заведующий лабораторией, доктор и профессор, – 250 тысяч. Это всего три МРОТа. Мы не роптали, но работали на таких условиях уже только пенсионеры.

Самое трогательное в этой катавасии – это то, как всё происходило: молниеносно, без предупреждения, скоропалительно. А самое пикантное: в это же время мы, – лаборатория, которую обвиняют в том, что якобы не публикуемся, ленивые, бездельники и так далее, – получили приглашение войти в международный проект по направлению, которым занимаемся уже больше 50 лет. Причём организаторы проекта, американцы, нам пишут: «Вы же пионеры в разработке этого направления!». И это действительно так: ещё с 60-х годов мы ведём исследования по планетам-гигантам. Наша лаборатория и в Союзе, и после его распада была центром таких исследований, объединявшим исследователей из Украины, России, Грузии, Азербайджана. По крайней мере, до войны с нами поддерживали постоянные контакты. Ну а основанием для приглашения нас в международный проект стали наши последние публикации, которых, если верить этому пресс-релизу, у нас якобы нет.

Вот такая наша ситуация. Сейчас я, всё-таки, отвечаю за науку. И я даже не знаю, как теперь быть. Писать американским коллегам, что нас уволили и лабораторию закрыли? Это же будет позором и для института, и для страны.

– А можете кратко рассказать, в чём суть того проекта, в который вас пригласили?

– Суть в том, что есть планета-гигант Юпитер. Её атмосфера – это очень сложная среда, сложное формирование, требующее серьёзных исследований как с помощью космических аппаратов, так и с помощью наземных наблюдений. С самого начала формирования лаборатории, которая была создана в 1970 году решением президиума Академии наук, тогда ещё Сатпаевской, мы как раз и работаем в этом направлении.

Речь идёт об изучении полос поглощения в спектрах планет – молекулярных полос аммиака и метана. Сейчас как раз исследование аммиака, – а в атмосфере Юпитера с ним происходят очень интересные процессы, – стало основой международного проекта, в который мы оказались вовлечены. Это именно то направление исследований, которое объединяет и космические, и наземные наблюдения. 

Кроме того, определённую ценность представляет наш научный архив, который мы ведём с 2004 года, – по наблюдениям как раз в определённом направлении Юпитера. Мы уже почти имеем два полных оборота Юпитера вокруг Солнца, два 12-летних цикла. Это даёт возможность проследить какие-то сезонные изменения на этой планете, и этим тоже заинтересовались наши американские коллеги.

Но для этого, конечно, нас самих уже недостаточно. Действительно необходимо, чтобы была привлечена молодёжь. Но, поскольку я слепой, мне, конечно, трудно где-то ходить и вылавливать, выискивать эту молодёжь. А институт отказался нам в этом помогать.

– Правильно ли я понимаю, что вы вели с администрацией института диалог о необходимости привлекать молодых, но они ничего не предприняли? Были ли какие-то аргументы, почему этим не занимаются, или вас просто игнорировали?

– Да, такой диалог шёл. Но дело вот в чём: Серебрянский, – начальник отдела, которому мы формально подчиняемся, и который, по утверждениям в пресс-релизе, написал докладную директору Омарову по поводу нашей лаборатории, – за последние несколько лет ни разу не говорил со мной на эту тему. Поэтому, если он, действительно, написал ту служебную записку о нашей деятельности, даже не предупредив меня и не предъявив мне лично никаких претензий, то становится очевидно, что всё это было инспирировано, чтобы на всякий случай снять ответственность за начало всей этой кампании с директора и переложить её на Серебрянского.

Впоследствии, когда я уже написал ему о сложившейся ситуации и о международном проекте, он мне по-хамски, довольно высокомерно ответил: «Вы, как хотите, так и ищите себе кого-нибудь, – для института эти ваши проблемы и проекты никакого интереса не представляют, у нас и так много международных связей и проектов, а вы живите сами». В результате всё это вылилось в закрытие лаборатории и увольнение сотрудников.

– В пресс-релизе также утверждается, что вам предлагали продолжить работу в другом подразделении, но вы отказались. Это ложь?

– Это полуправда. Нам было предложено следующее: «Вы, все сотрудники лаборатории, должны сидеть в главном корпусе, и там должны быть ваши рабочие места». Но мы уже не меньше десяти лет работаем дистанционно. По двум причинам.

Во-первых, за 20 лет мы не получили ни одного компьютера от института, и сотрудники лаборатории покупали их себе сами. Естественно, в таком случае работать удобнее дома. К тому же, для меня, поскольку я слепой, – хотя в пресс-релизе, конечно, написано враньё, что я якобы «утратил возможность передвижения», я прекрасно передвигаюсь, – но, конечно, мне нужен провожатель, чтобы находить главный корпус. А мне, извините, всё-таки 91 год, я, в общем-то, не обязан такую миссию выполнять.

Во-вторых, при моём возрасте и при слепоте мне, всё-таки, проще общаться с сотрудниками по телефону, через интернет, по электронной почте. И мы прекрасно таким образом работали и продолжали бы работать. Так что это предложение было нужно только для того, чтобы вогнать в заведомо невыполнимые условия и создать предлог для увольнения.

– Вы также активно высказывались по поводу смены часового пояса. В соцсетях многие связывают ваше увольнение с вашей позицией. Как вы сами считаете, может ли это быть связано?

– Я тоже связываю. Почему? Потому что, хоть распространённый пресс-релиз и касается только нашей лаборатории, но закрыта не только она. Закрывают и лабораторию ядерной астрофизики, которой руководит доктор наук Сергей Дубовиченко. Он помоложе, чем я, но тоже пенсионер. 

Его лабораторию закрыли по тем же мотивам. На самом же деле всё потому, что Дубовиченко тоже не раз выступал и по поводу нашего министра, и по поводу науки вообще. То есть, также попал в разряд «неудобных». Закрытие его лаборатории не остановило даже то, что буквально накануне, как раз перед Днём науки, президент Токаев говорил о важности развития в стране ядерной физики.

Получается, закрываются сразу два направления, которые помогали институту сохранять реноме. Я ничего плохого не говорю о других подразделениях, там тоже ведётся работа. Но закрытие именно этих двух, значимых, на мой взгляд, – это явно результат давления сверху. То есть, возможно, поступило указание со стороны министра, – убрать двух строптивых докторов.

– Предполагаете, что Миннауки могут таким образом мстить?

– Знаете, в древней истории есть выражение: «вассал моего вассала – не мой вассал». Сам министр не может уволить ни меня, ни даже уборщицу в институте. Это не в его компетенции. Но он может приказать или надавить на директора, а тот – спокойно, под козырёк, выполнить распоряжение.

Та скорость, с которой всё произошло, – суета, лихорадочность, – говорит сама за себя. Ни с того ни с сего 3-го или 4-го марта появился приказ, и уже через месяц мы уволены. Всё провернули стремительно, как будто надо было уложиться в какие-то сроки, обещанные, по-видимому, высокому начальству. Такое у меня, по крайней мере, ощущение, ну а Сергей Борисович Дубовиченко в этом просто уверен.

Сейчас, конечно, многие выступают с комментариями в нашу поддержку. Но этого пока недостаточно. Мы бы, конечно, хотели всё-таки продолжить наши исследования.

– А как вы думаете, увольнение специально приурочили ко Дню науки и Дню космонавтики?

– Я бы так не сказал. Скорее всего, это случайное совпадение: просто 11 марта было собрание, а 12 марта – уведомление об увольнении через месяц. Соответственно, 12 апреля, в День науки, я написал большой пост с поздравлениями коллег, в котором добавил короткую фразу, что «День науки – последний День Помпеи для нашей лаборатории, потому что с завтрашнего дня мы будем уволены и 55-летие лаборатории отмечать будем за пределами института».

Тогда появилось множество комментарием в мою поддержку, – видимо, они сыграли роль в том, что появился пресс-релиз. Он вышел мгновенно уже 13-го апреля, на следующий день после Дня науки. Но, конечно, возникает вопрос: почему так срочно и так быстро он уже был подготовлен? Если он появился так быстро, значит ли это, что он был подготовлен заранее? Причём я точно знаю, что подготовлен он был в нашей дирекции, и мне не очень приятно то, что этот пресс-релиз был подписан заместителем директора, – человеком достаточно порядочным, не подлым. Но на него это взвалили.

Что касается темы смены часового пояса, хочу ещё добавить, когда началась эта история, министру от имени администрации института направили заключение о поддержке этой реформы, введения единого пояса. Сделано это было совершенно безграмотно, и я несколько раз писал об этом в Facebook, с научной, астрономической точки зрения объясняя, почему это неправильно и что Казахстану нужны три пояса, а не один, так как разница между востоком и западом у нас совершенно огромная. Всё это я объяснял по нескольку раз, один раз меня даже попросили выступить в качестве эксперта, и я подготовил своё заключение на этот счёт. 

Но министр продолжал всё время в своих выступлениях ссылаться на заключение института в качестве своей поддержки. Люди, конечно, смотрели на это косо: дескать, это астрофизики фактически навредили. Я же, наоборот, выступал против. Более того, позволил себе иронию, когда министр заявил, что единый часовой пояс «улучшит умственные способности граждан». Я тогда написал в Facebook: «А как это поумнение будет происходить? Индивидуально? Или все вместе, поротно и повзводно – по команде сержанта, старшины полиции или нацгвардии?». Вот такой вопрос я задал министру на Facebook. Также я спрашивал: где результаты опроса четырёхсот тысяч человек, который якобы провели за три дня? Министр утверждает, что научные данные подтверждают рациональность и полезность единого часового пояса. А где эти данные? Их так и нет. Понятно, что такие вопросы не нравятся высокому чиновничеству.

– Как вы видите возможное разрешение этой ситуации?

– Не знаю. Единственное разрешение ситуации, которое приходит в голову, – это как в притче. Поручил шах Насреддину научить осла говорить. Тот ответил: «Ладно, научу». Потом его спрашивают: «Слушай, но ведь осёл-то говорить не будет?». А Насреддин отвечает: «Правильно, конечно, – просто дело протянется, и кто-нибудь из нас троих за это время умрёт, – или шах, или осёл, или я». Думаю, примерно так и здесь может быть. Это, конечно, ирония, – тем не менее, она близка к истине.

• 487
• 78