Внешняя политика – дело не только дипломатов, но и каждого казахстанца

В апреле текущего года президент Касым-Жомарт Токаев дал поручение актуализировать ряд стратегических документов, в том числе – концепцию внешней политики Казахстана. Но, похоже, его поручение пока никто не спешит исполнять, поэтому мы решили как минимум начать разговор о том, какой должна быть новая концепция внешней политики нашей страны. Главный редактор журнала exclusive.kz Карлыгаш Еженова беседует с дипломатом, историком Рустемом Курмангужиным и политологом, директором центра «Альтернатива» Андреем Чеботарёвым.

– Вопрос, с которого, наверное, стоит начать: почему вы считаете, что Казахстану нужна концепция внешней политики?

Рустем Курмангужин: Начнём с того, что ялтинско-потсдамская система, которая в свое время была установлена в области международных отношений, сегодня не работает. Бреттон-Вудская система начала давать сбои. То есть мы вступили в фазу мирового циклического кризиса, и есть ещё один вид кризиса, поэтому мы не знаем, что будет завтра. И в этих условиях мы, Казахстан, должны посмотреть, какими мы должны быть, как мы должны выстраивать отношения на международной арене. Кроме того, сегодня наши основные политические партнёры находятся в жёсткой конфронтации, чего не было никогда при подготовке других концепций, особенно первоначальных. Все это диктует необходимость нового документа.

– Андрей, вопрос к вам: как выглядит действующая концепция внешней политики, и, на ваш взгляд, в каких именно аспектах она должна быть пересмотрена?

Андрей Чеботарёв: Во-первых, как уже сказал Рустем Салимович, меняется мировой порядок, меняется геополитическое окружение, ситуация в целом и в мире, и в региональном ракурсе. Поэтому, конечно, то, что было принято три года назад, уже утратило свою актуальность. Даже если посмотреть, например, на военную доктрину Казахстана – она была принята примерно в то же время, и в прошлом году, насколько я знаю, была пересмотрена. Соответственно, прав глава государства, когда говорит, что надо пересматривать и стратегию развития, и стратегию национальной безопасности, концепцию внешней политики. Во-вторых, после январских событий 2022 года у нас наступил качественно новый этап развития, и в прежней концепции, где говорится о преемственности, сохранении лучших традиций курса Елбасы, теперь уже бывшего, и т. д., даже терминология уже устарела. Третий важный момент: я не знаю, кто автор этой идеи — казахстанского лидерства в Центральной Азии, может быть, экс-президент, который тогда был председателем Совета безопасности, но сейчас, когда идёт активный процесс кооперации центральноазиатских республик (с 2018 года), говорить, что кто-то лидер, а кто-то не лидер — некорректно, от этого надо уходить. И, конечно, надо смотреть дальше, какие основные направления более актуальны, какие – неактуальны. Например, я помню, в прежней концепции внешней политики Казахстана были четко расписаны принципы, что такое многовекторность, что такое проактивность и т. д. Сейчас их просто перечисляют — мне кажется, эти пункты надо расширить.

– А вам не кажется, что вообще говорить о новой концепции внешней политики сейчас как минимум очень сложно, потому что концепция внешней политики должна исходить из вообще концепции стратегического развития страны. Насколько я понимаю (дай Бог, чтобы я ошибалась), несмотря на обилие стратегических программ, у нас нет чёткого понимания, куда мы движемся в долгосрочной перспективе.

Андрей Чеботарёв: Действительно — да, потому что есть ещё стратегия Казахстан-2030, которая на самом деле не утратила силу. Есть стратегия Казахстан-2050 – но президент сказал, что ее надо поставить на утрату. В принципе, это не документы юридического какого-то действия. А ведущие стратегии – Национальный план развития, стратегия национальной безопасности и концепция внешней политики — это уже документы политико-правового официального статуса, которые действительно надо пересматривать с учётом текущего момента.

– Как вы думаете, нужно ли в этой концепции ответить вопрос, кто мы все-таки сегодня — часть евразийского экономического и политического пространства, или мы должны уже как-то мигрировать в сторону, например, той же организации тюркских государств и т.д.?

Рустем Курмангужин: Выскажу свой, достаточно радикальный взгляд: Евразийский союз, как и Совещание по взаимодействию и мерам доверия в Азии – это идеи, которые родились 30 лет назад. Какая бы не была хорошая инициатива, в неё нужно вносить изменения. Сейчас ситуация в мире складывается так, что идёт образование определённых экономических зон. Если мы говорим о евразийской зоне, то тогда нам необходимо её расширять: как говорят экономисты, рынок нужен не менее 500 млн человек. Если мы получаем такой рынок, значит, данное интеграционное объединение работает, если нет — начинаются сбои.

– А за счет кого расширять?

Рустем Курмангужин: Это могут быть, на мой взгляд, все близлежащие страны (исключение — Китай, ему эта идея абсолютно не нужна, у него есть собственный проект), в перспективе — Турция, Иран. Поскольку, вот наглядный пример: как только Британия вышла из Европейского союза, и там сократилось количество потребителей (сейчас рынок 460 млн), в ЕС начались сбои. Понятно, это связано и с другими явлениями – кризисом, событиями на востоке Европы – но, тем не менее, законы экономики диктуют. И если мир будет распадаться на большие экономические зоны, то одной из зон может стать не Центральная Азия, как у Фредерика Старра, а большая Евразия. Эту идею надо изучать и реализовывать. В рамках этой идеи должны развиваться и все дальнейшие проекты — и региональные, и субрегиональные, другого пути у нас нет.

– Андрей, вы согласны с такой точкой зрения?

Андрей Чеботарёв: Согласен в том, что проект как концепция, которая была озвучена ещё в 1994 году, устарел, поэтому его надо пересматривать. Вообще регионализация — это естественный ответ на глобализацию: имеется в виду, когда начинают объединяться страны какого-то региона, например, есть АСЕАН (Ассоциация государств Юго-Восточной Азии), есть опыт арабских стран Персидского залива, латиноамерикански, африканских стран – у всех разный. Другое дело (я уже неоднократно об этом говорил), нам надо чётко обозначить наши национальные интересы. И это, кстати, к вопросу о том, зачем надо вносить поправки в концепцию: потому что они обозначены лишь в одном законе о национальной безопасности, их там 18, этих национальных интересов, и можно «утонуть», пока читаешь от первого до восемнадцатого. Это обесценивание, на мой взгляд: национальные интересы прописаны в каком-то законе. Они должны быть прописаны в концептуальном официальном документе, и тогда уже станет ясно, куда нам двигаться и как.

– Прошу прощения за стандартный и, наверное, уже надоевший вам вопрос. Да, идёт регионализация, но в чем проблема всех евразийских объединений: не бывает так, чтобы было интеграционное объединение без главного. Кто может быть главным? Казахстан будет стремиться к тому, чтобы стать главным центром евразийской интеграции?

Андрей Чеботарёв: Это со времён Нурсултана Абишевича было, что мы должны быть лидерами во всех инициативах, которые предлагаем. Другое дело – можем ли? Потому что да, можно прописать, как Казахстан занимает лидирующую позицию в Центральной Азии, но кроме нас, по-моему, это никто не признает.

– А как вы думаете, насколько перспективна инициатива возродить СВМДА, с которой «стряхнули пыль» в прошлом году? Может ли СВМДА быть альтернативой евразийской интеграции?

Андрей Чеботарёв: Евразийской – нет, но, как мне представляется, СВМДА может стать азиатским аналогом ОБСЕ – если, конечно, её поддержат ведущие страны. Отказываться от проекта, который мы уже вывели, скажем так, на новый уровень – только осталось, условно говоря, собрать подписи и подать в ООН, чтобы зарегистрироваться, мне кажется, не стоит.

– Вот вы знаете, недавно был опубликован некий стратегический документ российской высшей школы управления, где одна из основных стратегических идей — в том, что России нужно сейчас уйти от европоцентризма и обернуться лицом к Азии. В этом контексте СВМДА может быть продуктивной идеей?

Андрей Чеботарёв: Вот смотрите: до этого вы задали вопрос, где Казахстан может быть лидером – мы можем быть лидерами в СВМДА, но не потому что мы такие крутые, а потому что, как мне кажется, никто не заинтересован в лидерстве там, и нам с удовольствием это делегируют, но при условии, что будет формат смены председательства, как сейчас и происходит. Что касается России, я думаю, у нее особо в СВМДА интересов нет, у неё БРИКС на первом месте, и, как я понимаю, в ШОС они с Китаем на паритетных началах, и то чувствуется, что там больше лидирует Китай.

– Ещё один вопрос, который стоит достаточно остро — это антиядерные коалиции. Все эти годы мы страшно гордились тем, что мы подписали договор Договор о нераспространении ядерного оружия, страшно гордились нашим статусом антиядерной державы. Как это все сейчас выглядит, когда весь мир наращивает военную мускулатуру?

Рустем Курмангужин: Если опять вернуться в историю: когда первый президент дал слово, что мы от ядерного оружия отказываемся, это в конце концов обернулось подписанием в 1995 году соглашения по границе с Китаем – и это очень важный момент. В 1994 году мы приняли с американцами хартию демократического партнёрства, где они даже прописали гарантию даже безопасности Казахстана. Плюс инициатива по созданию СВМДА – все это сыграло свою роль. Нас стали рассматривать как серьёзное государство, которое держит слово, как ответственного участника мирового процесса. Сейчас же фактически началась гонка вооружений, и сейчас мы должны отстаивать то, что говорил уже глава государства как раз в ООН – чтобы в Центральной Азии была безъядерная зона, и получить все гарантии, что никогда никто никакую технологию сюда не принесёт, ничего здесь разрабатывать не будет. На это повлиять мы можем, это в интересах, кстати, и Китая, и России. То есть вся наша антиядерная риторика должна сконцентрироваться на конкретном проекте.

– А это рабочая версия? С учётом того, что и Россия, и Китай, особенно Россия, сейчас действуют в рамках известной поговорки: хочешь мира — готовься к войне?

Андрей Чеботарёв: Мне кажется — да, и если мы хотим позиционировать себя в качестве такой страны-миротворца, мы можем взяться, возможно, за активную медиацию: как мы помирили в своё время Россию с Турцией, пробовали помирить Армению и Азербайджан. Сейчас наш президент предлагает мирить Россию и Украину, уже неоднократно высказывался на эту тему. Может быть, нам стоит сменить антиядерную инициативу на какие-то медиативные.

– Мы 30 лет пытаемся взять на себя роль такого медиатора: что-то получилось, но все-таки больше не получилось. Для этого мы должны, наверное, быть не объектом чьих-то интересов, а субъектом в международной политике. Вот как вы думаете (я понимаю, что это очень глобальный вопрос, но, тем не менее), что нам нужно сделать, чтобы стать субъектами? Потому что сейчас это самое важное на повестке дня. Потому что все, о чем мы говорим, предполагает, что мы пока просто часть чужой шахматной игры.

Рустем Курмангужин: Давайте возьмём прошлый год. Был саммит лидеров мировых традиционных религий в Астане, было еще другое мероприятие, и в Астану одновременно приехали Си Цзиньпин и Папа римский. И почему-то где-то день или вечер они оба находились в нашей стране. То есть мы становимся местом, куда люди хотят приезжать и спокойно договариваться вдалеке от всех. В принципе, это определённая степень медиации. Или Астанинский процесс – он был запущен даже не в связи с конфликтом в Сирии, а в связи с нашим сотрудничеством с Евросоюзом. То есть у нас много астанинских процессов, и вы знаете, по большому счёту у меня есть мечта: чтобы когда-нибудь состоялся саммит в Алматы, и мы создали здесь новую «алматинскую систему безопасности», то есть новые правила игры для мира.

– Но для этого у нас должна быть очень хорошая репутация.

Рустем Курмангужин: Мы же никого не предали за 30 лет.

Андрей Чеботарёв: Смотрите, даже Туркменистан, соседний с нами, настолько закрытый, мы про него мало что знаем, оказывается, периодически проводит какие-то мероприятия под эгидой ООН и собирает там большие массовые заседания. Пока я не видел, что они чего-то добились. Мы – добились, кстати, например, Казахстан был непостоянным членом в Совете безопасности ООН, и мы провели через ООН договор по ядерным инициативам.

Но я хочу вернуться опять к своей любимой теме национальных интересов: такие страны, как США и Россия, чётко обозначают свои национальные интересы, и они действуют в своей внешней политике в соответствии с этими интересами, жёстко или мягко, но действуют. У нас, как я уже сказал, полный бардак с обозначением национальных интересов. У нас стратегия национальной безопасности закрытая, но можно же сделать, допустим, часть открытую, часть закрытую, опубликовать эту открытую часть, как у нас концепцию внешней политики первый раз в 2014 году опубликовали — это тоже был закрытый документ. Как воспитывать патриотизм, когда гражданам неизвестны основные базовые понятия? Я могу сегодня спросить своих студентов, Рустем Салимович может своих студентов спросить – они не скажут, что такое национальные интересы, вообще какие они у Казахстана. Ладно, не хотите рассекретить стратегию нацбезопасности, но есть концепция внешней политики — давайте обозначим национальные интересы в этой концепции. Тогда будем чётко понимать, какие у нас интересы и как мы в соответствии с этим должны действовать.

Дальше, я полностью поддерживаю то, что в прошлом году приняли концепцию по развитию транспортно-логистического потенциала, то есть мы действительно транзитная страна с точки зрения географии. Без нас не обойдутся ни Россия, ни Китай, ни страны Ближнего и Среднего Востока, потому что все контактируют друг с другом через нас. И здесь нам нужно чёткое позиционирование себя, как, для начала, региональной державы (не побоюсь этого слова), потому что по своему потенциалу мы превосходим многие страны, которые так себя называют – региональными державами. Хорошо, сейчас идет процесс регионализации в Центральной Азии, но, может быть, нам надо сделать так, как в своё время сделали Германия с Францией, создав Европейский союз – и они до сих пор являются фактическими лидерами. Может быть, нам в тандеме с Узбекистаном наконец-то начать такой процесс – в тандеме мы сможем это вытянуть, и действительно мир будет видеть в нас двоих лидеров Центральной Азии, с кем надо договариваться о каких-то вопросах, о поставках, о транзите и т. д.

– Безусловно, вы правы. И, завершая наш разговор: главное, что сегодня прозвучало, это мысль, что концепция внешней политики — это не дело исключительно дипломатов, или экспертов, или политологов, это дело каждого из нас. Именно поэтому концепция, на мой взгляд, должна быть абсолютно публичной, открытой. Её должны обсуждать люди. Мы наконец должны определиться со своими национальными приоритетами, и тогда, возможно, такие дискуссии у нас будут менее, скажем так, теоретическими, и иметь какой-то практический эффект.

• 80
• 82