Россия намерена играть в силовую дипломатию

Искандер Аманжол  

— Во время недавней поездки в Германию и Австрию мои собеседники часто высказывали обеспокоенность энергетической безопасностью своих стран. При этом подчеркивалось, что они приветствовали бы шаги Казахстана, способствовавшие демонополизации российских поставок энергоресурсов в Европу. Ваши мысли по этому поводу?
— С точки зрения Европы, речь о диверсификации источников поступления энергоресурсов абсолютно оправданна. В интересах Европы важно также диверсифицировать сами виды энергии, а не увязывать их только с углеводородами.

— В ходе недавней телевизионной передачи российского ТВ «Времена», в которой вы принимали участие, прозвучала мысль о том, что России следует повысить цены за транзит углеводородов, не перекупая их. Насколько я понимаю, речь идет о реэкспорте углеводородного сырья, поступающего из Туркмении, Казахстана и Узбекистана. Такое намерение, на мой взгляд, следует расценивать, как нежелание России содействовать действительному решению вопроса энергетической безопасности стран Европы. С другой стороны, складывается впечатление, что тем самым РФ собирается сделать все возможное, чтобы странам ЦА региона стало невыгодно предпринимать шаги в этом направлении. Что вы думаете по этому поводу?
— Важно понимать особенности данного рынка, поскольку он пока еще не глобален, то цены на газ в разных частях мира сильно разнятся, даже соседние страны получают газ по разным ценам. Россия, на мой взгляд, взяла однозначный курс на максимальное использование тех возможностей, которое дает наличие крупных газовых ресурсов и той системы транспортировки газа, которая была унаследована Россией и другими странами бывшего Советского Союза. Иными словами, российская политика, скажем в отношении Туркмении, заключалась и заключается в том, чтобы туркменский газ был завязан только на России, чтобы других направлений у Туркменистана не было. Как мне представляется, Россия намерена играть в силовую дипломатию. Применять силу там, где она может ее применить с целью повышения, скажем, уровня монополизации газового рынка в этой части мира для извлечения Россией прибылей для «Газпрома», который на сегодняшний день является фактическим филиалом российского государства.

— Что Вы имеете в виду, говоря о силе?
— Под силой я имею в виду… можем долго рассуждать, что мы можем подразумевать, скажем, украинский сюжет, к которому имеют косвенное отношение Туркмения, Казахстан и Узбекистан. А это показатель того, как Россия намерена вести дела на этом рынке. В данном случае я не критикую Россию. Я пытаюсь анализировать и, прежде всего, понять для себя, как Россия строит свою энергетическую политику. И думаю, что российское руководство убеждено в том, что мир стоит на насилии.
Есть разные категории силы: от военной до мягкого влияния. В этом ряду находится и энергетика. Фактически энергетика, энергоресурсы и их поставки — это политическое оружие. Оно будет применено тогда и там, где этого потребуют интересы тех, кто руководит государством. В отношении Украины это было продемонстрировано ярко. Я бы хотел подчеркнуть, я не критикую, правильно это или нет, это другой вопрос. Хорошо это или не хорошо, хорошо ли субсидировать государство, которое уходит под крыло Европейского союза? Это другой вопрос. Я говорю о том, что с точки зрения российского руководства поставки энергоресурсов являются потенциальным оружием. Его можно применять, можно не применять.

 — В этом аспекте, как Вы оцениваете будущее российско-казахстанского сотрудничества в энергетической сфере?
— Прежде всего, я считаю, что Казахстан и Россия, наверное, в большей степени, чем любые другие страны бывшего Советского Союза, готовы к взаимовыгодной экономической интеграции. Между этими странами существуют реальные перспективы. Казахстан становится самостоятельным государством. Можно рассуждать на тему о том, войдут или не войдут шесть белорусских областей в состав России, или после Лукашенко Белоруссия уйдет в Европу. Это отдельная тема для разговора. Но, очевидно, что Казахстан будет серьезным игроком в этой части мира, это будет партнер, я думаю, партнер очень ценный, партнер, с которым Россия будет считаться. В этой связи я убежден в том, что российско-казахстанское энергетическое сотрудничество имеет серьезные перспективы.
Конечно, возникает вопрос, каковы условия этого сотрудничества, какова цена. Пускать ли России казахстанский газ в свою «трубу». Если да, то на каких условиях? Но в целом я бы сказал, что идет взаимопроникновение казахстанской и российской экономик, казахстанских и российских компаний. Россия получает какой-то кусок, я прошу прощения за такое слово, где-то в Казахстане, а казахстанские предприятия получают какой-то кусок, условно говоря, в Самаре, — вот это будет работать. Причем меня радует то, что Казахстан становится серьезным государством и что соседние страны относятся к нему как к серьезному партнеру.
Серьезность партнерства предполагает длительный нормальный характер отношений. Если один из партнеров слишком слаб, другой считает себя слишком сильным, партнерства обычно не получается. Интеграция фактически предопределена той границей, которая может реально функционировать не как барьер разделения, а как область сотрудничества и взаимодействия, функционировать на благо наших народов.

— Я разделяю Ваше мнение по поводу перспектив сотрудничества, но порой реальность не выглядит столь радужной. Казахстанские нефтяные компании хотели бы купить контрольный пакет акций Мажейкяйского НПЗ, но получилось так, что именно Россия сорвала заключение этой сделки. Что Вы думаете по этому поводу?
— Если речь идет о конкретных российских компаниях, то это дело компаний. А если учесть, что в этих вопросах возрастающую роль играет государство, то я бы полагал, что действия российского государства в энергетической сфере выходят за пределы необходимого обеспечения своей безопасности и вторгаются в сферу, где свободно должен действовать бизнес. Я боюсь, что по вине «Газпрома» и «Роснефти» в отдаленной перспективе мы увидим развитие этих процессов в неблагоприятном направлении. В вопросе об энергетической безопасности очень беспокоит будущее «Газпрома».

— Наверное, Ваши опасения оправданны. Для казахстанских экспортеров стоимость прокачки тонны нефти по КТК достигла 32 долларов. В настоящее время его первая очередь максимально загружена, и в целях ускорения окупаемости этого проекта Генеральный директор КТК поднимает вопрос о введении в строй второй очереди трубопровода. Но складывается впечатление, что для Казахстана недалек тот момент, когда это направление потеряет всякую экономическую привлекательность. Насколько это реально?
— Не будучи в этой области экспертом, скажу, что у Казахстана есть альтернативные варианты доставки своей нефти на мировые рынки. И не один. Есть Баку – Джейхан, есть трубопровод на Китай, и это является фактором, который партнеры Казахстана в России должны учитывать.
Чем меня беспокоит российская политика, так это сочетанием неоправданной мягкости и неоправданной жесткости. Неоправданной мягкостью, когда на протяжении многих лет Россия субсидировала другие страны, и прежде всего Украину. Очевидно, кто-то, наверное, получал за это неплохие деньги. Это конкретные люди. Если бы это были люди, которые бы в первую очередь руководствовались национальными интересами, то они должны были бы, — я имею в виду тех, кто принимает решения, — давно изменить положение вещей.
Как российский гражданин я считаю, что «Газпром», являющийся продолжением государства, разбазаривал деньги россиян на негодные политические проекты. Потому что энергетическое оружие — это не только тогда, когда цены высоки, но и тогда, когда они низкие. В случаях, если они низки, это означает, что кто-то стремится получить определенные политические дивиденды. Насколько это бывает оправданным – это уже другой вопрос. И переход от сверхмягкости к сверхжесткости буквально на протяжении нескольких недель и месяцев пугает, причем пугает не только партнеров России. В принципе он должен был пугать и самих россиян.
Что касается цен за прокачку по «трубе», я думаю, что Россия потеряет, если она будет взвинчивать цены. В результате те страны, которые вместе с Россией могли бы использовать эту сеть трубопроводов, могут отвернуться. Это жизнь. Если не хотите учиться на чужих примерах, то учитесь на своих.

— Вряд ли в одном интервью можно исчерпать эту тему. Поэтому хотелось бы перейти к иранской теме, тем более что политический обозреватель Леонтьев в передаче «Времена» затрагивал ее …
— Причина в том, что американцы не могут выработать рациональную политику, которая привела бы к снятию иранской проблемы. Не потому что не хотят, а потому что не могут. Над ними довлеет захват американского посольства. Такое они прощают с большим трудом. Присутствует фактор Израиля. Если есть страна, которая объявляет Израиль врагом, то США к такой стране будут относиться с величайшим подозрением. Я не говорю об израильском лобби, это гораздо глубже и шире.
Следующий момент: США, как и другие страны, сделали ставку на режим Хатами. Они считали, что Хатами – это Горбачев, как выяснилось, без власти. Если бы она у него была, то ситуация была бы совершенно иной. Они ошиблись в своих прогнозах и были сильно разочарованы. США глубоко увязли на периферии Ирана. Фактически во многом они расчистили пространство для Ирана: и в Афганистане, и в Ираке, и в Ливане, когда они выдавили оттуда сирийцев. Фактически они создали Ирану позиции, если не регионального лидера, то, по крайней мере, предоставляющие возможности для серьезных претензий на это.
Они вообще не знают, что делать с Ираном. С одной стороны, такая страна, как США, реально функционирующая в качестве центра системы международных отношений, не может, объявив нераспространение ядерного оружия важнейшей проблемой, просто разрешить, чтобы страна, которая их явно провоцирует, преспокойно развивала бы ядерную программу. Что делать? Наносить удар, совершить операцию типа иракской – исключено. Осуществить в тысячу раз более мощную операцию, подобную той, что была совершена в Асераке, в результате которой был уничтожен иракский ядерный центр — она не принесет желаемых результатов. Американцы понимают, что там слишком уж много всего запрятано глубоко в землю. После такой операции народ Ирана сплотится еще больше. И поскольку стремление стать главенствующей державой в регионе очень сильно, то это не только не приведет к нужному, а даст результат обратный желаемому.
Тем более что нынешняя администрация смотрит на мир очень идеологизировано. Американская идеология продвижения демократии и свободы прежде всего упирается в Иран. Идеология и общественное мнение требуют каких-то действий, а они невозможны по определению, и американцы находятся в положении очень серьезной фрустрации. И это использует Иран, руководство которого хорошо понимает слабость американской позиции, эксплуатирует ее, и будет эксплуатировать дальше. Таким образом, перспективы ядерного Ирана более чем реальны.
Я бы подчеркнул еще одну вещь — нераспространение ядерного оружия, и американцы это практически признали, не является символом веры, не является религией. Такая страна, как Индия, сумела обзавестись им, и американцы были вынуждены признать факт обладания Дели ядерным оружием. Вкупе с Индией признали и Пакистан. Если бы сегодня в Иране властвовал шах, то американцы вполне могли бы сделать Иран второй важнейшей опорой в своей ближневосточной политике. Если абстрагироваться от всего, предположим, что можно свободно конструировать внешнюю политику США, то можно было задаться вопросом: как сделать Иран своим партнером? Потому что Израиль и Иран в качестве партнера США решают многие проблемы. Но нынешняя администрация Белого дома в этом вопросе несостоятельна.
Я не знаю, какой будет следующая администрация в Вашингтоне: республиканская или демократическая, но без серьезного изменения собственного подхода к Ирану американцам не снять этой проблемы. Она не в Иране, проблема дома, — как смотреть на Иран.

(Продолжение, пожалуйста, в следующем номере)

• 69
• 63