Любо, но дорого

— Петр Владимирович! Правительство, вообще органы госуправления – насколько они виноваты в росте инфляции?
— Если сейчас посмотреть на правительственные структуры в поиске ответа на вопрос – а кто вообще отвечает в кабинете за цены, то окажешься в большом затруднении. Минфин точно этого не делает. Минэкономики по идее должно делать, но не было еще в нашей практике случая, чтобы кто-то из его руководителей что-то вразумительное об этом говорил, как-то бы министерство мониторило этот вопрос. Ну госстатистика отслеживает их уровень, но никак не влияет на цены как таковые. Традиционно в Казахстане за состояние цен брался отвечать только Национальный банк. Приучили население, общественность, журналистов, что, если есть вопросы по ценам,  адресовать их можно только туда.
Между тем Нацбанк способен влиять только на монетарную составляющую, тогда как иных и более важных ценовых факторов – много больше.
Тот неконтролируемый рост цен, который сегодня происходит, выявил то, что копилось все эти годы, а сейчас проявилось. Начиная с 1999 года, когда пошел рост цен на нефть, в Казахстане власти и ряд экспертов, аффилированных с ними, пребывали просто в эйфории, радовались росту Нацфонда и 10% прироста ВВП каждый год и как-то не очень сильно задумывались над простыми вещами: что эта экономика построена на продаже сырья и встречном завозе сюда абсолютно всего необходимого. 
— Среди независимых экспертов можно услышать порой разговоры о монетарных и немонетарных составляющих инфляции. Каких у нас больше?
— Вообще рост цен – явление весьма сложное, многофакторное, в нем очень много составляющих, и если мы будем разбирать эти составляющие на монетарные и немонетарные, то вторых окажется гораздо больше. Что сейчас и выявляется; раньше на это внимания особого не обращали, и Нацбанк приучил правительство и всех нас к тому, что в росте цен «сидит» лишь монетарный фактор, а это не так.
Что выясняется теперь? Первое – Казахстан очень сильно «просел» по инфраструктурной составляющей ценообразования. Казахстанский транспорт, энергетика, коммуналка, т.е. все то, что обязательно входит в любую цену, очень архаичны, у них не хватает мощностей и катастрофический дефицит эффективности во всем. В частности, в энергосбережении. Все эти сферы, как и другие, например, автодорожная, требуют кроме больших вложений в ремонт и поддержание еще и огромных инвестиций в наращивание мощностей. Все постсоветские годы мы жили «старым запасом», теперь он израсходован, туда надо вкладываться, а это все прямое утяжеление ценового фактора. Не только на коммунальные, энергетические, транспортные услуги, а фактически на все. И что с этим делать, правительство откровенно не знает.
Вплоть до того, что нет даже теоретического понимания, что в тарифы инфраструктурных и коммунальных естественных монополий  из инвестиционной составляющей или составляющей капитального ремонта можно включать, а чего нельзя. И откуда брать деньги на то, что необходимо вкладывать, но не следует включать в тариф. Например,  какие деньги и на каких условиях должно инвестировать государство в инфраструктуру, в ЖКХ, а если речь идет о частном инвесторе, то каковы условия возвращения ему этих денег? На все эти вопросы сегодня ответов нет в принципе. Не говоря уже о том, что нет соответствующего законодательства. И это первая составляющая из немонетарных факторов роста цен, по которой мы «просели».
Второе – то, что мы производим внутри страны, откровенно дорого и с трудом конкурирует на внутреннем рынке даже с аналогичной продукцией из стран СНГ. Возьмем первые попавшиеся примеры – молочная или колбасная промышленность – кто не знает в Казахстане российских, киргизских производителей? И это даже при наличии нескольких собственных компаний. Нет реальной конкуренции, нет реальной эффективности и экономии издержек производства. Это все откровенно неэффективно и дорого, что тоже утяжеляет цены.

— А доминирование импорта на внутреннем потребительском рынке – какое оно оказывает влияние на инфляционные процессы?
—    Импортные цены «заносят» сюда внешнюю инфляционную составляющую в зависимости от курса доллара и валют тех стран, откуда товары. Но это было бы полбеды. На нее уже здесь у нас накручивается таможенная составляющая, включая ее коррупционную часть, и – базаркомовская. Вот это более существенно.
У нас вся торговля частная, будь то большой супермаркет или маленький комок, но все это – акимовский бизнес. Будь то всякие «болашаки» или «рамсторы» — все контролируется местными властями через землю, помещения под торговлю, инфраструктуру. С торговли снимается достаточно большой процент. Могу в качестве предположения высказать мнение, что это от 20% до 25%. Хотя это умозрительные заключения – специальных исследований-то нет. Это, кстати, тоже к вопросу о том, как мониторятся цены в Казахстане и кто за это отвечает.
На сколько дорожает импортный товар, пройдя таможенные границы, я оценить не могу, но вот пример из жизни. Покупая товары в Урумчи, казахстанец платит за доставку куба груза в Алматы, за 1,5 тыс. км, примерно 250 долларов. А такой же куб от Алматы до Астаны, на 1 тыс. км, – 30 долларов. Получается, что сама дорога от того же Урумчи до нашей южной столицы тоже стоит не более 50 долларов. Значит, остальные около 200 долларов  это не за доставку, а за что-то другое.

Сколько в них официальных таможенных сборов, прибыли транспортной кампании и сколько  отлаженной системы поборов?     
То есть, подводя итоги, можно сказать:  наша экономика – а) неконкурентна по качеству, б) глубоко коррумпирована, в) выпускает очень малый ассортимент продукции и услуг, г) неэффективна во внутреннем производстве, т.е. не нацелена на снижение издержек. И все это «выпирает» в виде роста цен. Чем дальше, тем рельефнее.
— Если говорить о монетарной составляющей инфляции, то сейчас все сразу вспоминают рост цен на недвижимость и ипотечное кредитование, «разогревшее» его…
— На счет вклада недвижимости в общие инфляционные процессы совершенно верно, но  надо сказать слово в защиту банков, которых в этом, как правило, и винят. У них сейчас «в чужом пиру похмелье».
В Казахстане существует параллельно как бы две экономики. Одна экспортно-сырьевая и по импорту чужих товаров. В ней валютная сырьевая выручка оприходуется внутри Казахстана только очень небольшой своей частью, которую сами эти компании оставляют в стране на выплаты налогов государству, зарплаты персоналу, собственное развитие (а основная масса остается в оффшорах и Нацфонде). Эта валюта порождает высокий платежеспособный спрос в стране, однако  только вокруг себя. Широко по стране платежеспособность не расходится.
Так вот в этой экономике казахстанским банкам места нет, не считая тех из них, которые экспортеры сами создали для себя и которые особо поисками внутренних ресурсов в стране не занимаются. Ну, например, один с географическим названием. Все остальные банки – они как бы вне сырьевой экономики и переполняющих ее долларов. Они кредитуют покрытие того самого порожденного «сырьевиками» платежеспособного спроса, но  деньги берут извне. Занимая под повышенный процент, — еще одну составляющую инфляции в конце концов.
Это одна монетарная беда, а вторая – что вкладывать эти деньги в Казахстане некуда, производительная экономика не построена. Даже если взять официальные перечисления того, что, дескать, введено в составе промышленных мощностей страны за годы независимости, и если при этом исходить  из того, что все это действительно работает, то масштаб все равно явно не впечатляет. И соответственно банкам априори деньги, полученные ими на Западе, оставалось вкладывать только в жилье и офисную недвижимость. И еще  гигантские торговые заведения. То есть этот «жилищный пузырь», с которым сегодня все носятся, был неизбежен.
— Неожиданного защитника в вашем лице обрело банковское сообщество. Тем более памятуя, как вы года два-три назад их критиковали.
— Банки можно ругать лишь за то, что они поддались азарту и начали слишком активно вкладываться в сектор недвижимости. Но вкладывались они лишь в то, во что была возможность. Ну и нельзя не ругать банки за то, что они излишне роскошествовали весь последний период — могли бы жить и на меньшей марже, и даже на ней неплохо существовать. Стоило всем помнить элементарное — что, чем банковский процент меньше, тем жизнеспособнее экономика, тем длиннее экономический цикл. 

— Почему же этот цикл развития казахстанской экономики оказался таким коротким – за какие-то несколько лет «пузырь надулся»?
— К сожалению, притом, что наша национальная экономика вообще мала по определению, так еще и ниша для тенге там только «половинчатая», а остальное обслуживает доллар. Возьмем даже официальные данные, без учета «серого» рынка, неисчисляемого «серого» долларового нала, ходящего по стране. Какова доля тенговых и долларовых кредитов? Примерно пополам. Какова доля депозитов в банках? То же самое. То есть примерно половина экономики – это не национальная, а другая валюта, и соответственно емкость казахстанской экономики уполовинена. Это первое.
Второе. Я считаю, что очень вредна практика, когда Национальный банк, подняв ставку рефинансирования до уровня, превышающего уровень инфляции, фактически прекратил кредитование банков второго уровня. И тут важен даже не процент, а то, что Нацбанк просто «уперто» их не кредитует. Это очень плохо.
Сама по себе догма о связи уровня инфляции и ставки рефинансирования сомнительна; во всяком случае ни одно из ведущих государств, осуществляющих самостоятельную кредитную эмиссию, ее не придерживается. ФРС США, банки Японии и Европейского союза держат ставку рефинансирования отнюдь не выше реальной инфляции. Если бы они сами придерживались рекомендаций МВФ и Всемирного Банка для развивающихся стран, их собственное развитие прекратилось бы. Развитые страны увязывают свою первичную кредитную эмиссию с темпами роста ВВП. И сама «волна» ее – от нуля до максимум (очень редко) пяти процентов. Соответственно банки второго уровня что-то накручивают на это, и в итоге западные и японская экономики живут и развиваются на 6-7% годовых. И это нормально. А у нас – исходная база под 8 – 9% (к тому же еще и внешняя), а на нее банки накручивают свою маржу. Потому и получился в Казахстане такой короткий цикл экономического развития. Идея о том, что первичный ссудный процент должен быть выше инфляции, в переводе на простой язык звучит так:  «кредиты не выдавать». А это, извините, рекомендации для вторичных, туземных экономик. У нас эту догму приняли к исполнению; своих кредитов не выдают, но позволяют брать их за границей, что  в итоге увеличивает рост инфляции в стране.    
— Почему же капиталы, привлекаемые без особого труда в казахстанскую экономику в последние годы, шли в сектор недвижимости, а не, например, в сельское хозяйство, коль скоро свою промышленность ни сохранить, ни воссоздать не получилось?
— Банкиры вкладываются в то, что дает быструю отдачу. До последнего времени сельское хозяйство ее не обеспечивало. Буквально в этом году только начался зерновой ренессанс: цены на зерно резко скакнули, там тоже появилась природная рента, сейчас продажная цена зерна в 2-3 раза превышает его себестоимость. И, кстати, зерновой экспорт, пожалуй, единственная составляющая всего экспорта из Казахстана, которая приносит валюту в страну. Не будем говорить о том, что сами сельхозпроизводители являются основными ее получателями, к сожалению, те, кто землю пашет и собирает урожай, мало что имеют от сегодняшней великолепной мировой рыночной конъюнктуры. В лучшем случае покрывают свои затраты. А основную прибыль имеют наши замечательные городские латифундисты, владельцы элеваторов и сотен тысяч гектар пашни. Но они хоть, слава Богу, местные. Эта валюта приходит в страну. И, может быть, на этом фоне будет какой-то ренессанс сельского хозяйства, если только латифундисты станут вкладывать деньги в землю, а не будут по инерции тоже вкладываться в городскую недвижимость.  
— Если рассмотреть конкретный инфляционный аспект, рост цен на хлеб на казахстанском рынке, то в нем каких составляющих больше – монетарных или наоборот?
— В свое время, на самом закате СССР, когда уже шел перестроечный бардак, Бог послал уже агонизирующей стране подарок в виде очень хорошего урожая. Но система была уже настолько разбалансирована, что его не смогли убрать. И Жванецкий выдал тогда замечательный афоризм: богатый урожай окончательно погубил экономику Советского Союза. Вот такая была реальная хохма.
Смотрите, что получается у нас. Давно уже Казахстану дан «подарок свыше» в виде высоких цен на нефть, но казахстанцы это сильнее всего ощущают лишь в высоких ценах на бензин на внутреннем рынке. Теперь еще подарок в виде цен на пшеницу, но никто из обычных граждан от повышенной валютной выручки за пшеницу никакой прибыли не поимел. И даже не ощутил бы эти перемены никаким боком, если бы не подорожавшая буханка.
Почему? Это вопрос к правительству. Суверенное правительство обязано строить национальную социально-экономическую политику так, чтобы извлекать общую выгоду из благоприятной конъюнктуры цен.  И второе – оно обязано затем эту выгоду перераспределять внутри страны, более или менее широко, то есть справедливо в социальном и эффективно в экономическом смысле. Но выясняется, что в структуре правительства (я даже не говорю о персоналиях) отвечать за цены, понимать ценовую ситуацию и как-то влиять на нее по определению некому. Даже обязанности такой в правительстве нет.
Принципиальная неготовность правительства к адекватным действиям в этой сфере проявляется на таком примере. Сейчас оно пытается сформировать зерновые продовольственные фонды, заведомо занижая закупочную цену. На мировом рынке цена уходит за 250 долларов за тонну, а правительство намерено платить не более 200. И премьер строжится перед акимами – принимайте меры, заполняйте фонды! Но это не что иное, как продразверстка. Само правительство применяет нерыночные меры в отношении рыночных субъектов.
Вот из этого делайте выводы,  каких мотивов в инфляции больше.

• 44
• 54