В ООН приняли жалобу закрытого портала Ratel.kz

В пятницу, 25 января, в 19.00 в книжном магазине «Меломан Grand» состоится презентация новой книги известного казахстанского журналиста Вадима Борейко – «Народные инородные».

Это рассказ о видных представителях русской культуры. Одни уже признаны классиками, у других есть шансы ими стать.

Со всеми, кроме Сергея Довлатова, ушедшего из жизни в 1990 году, и Дмитрия Быкова, давшего письменные ответы на вопросы, автор встречался лично в конце 1990-х и 2000-х годах.

Его герои – писатели и поэты Виктор Пелевин, Борис Акунин, Владимир Сорокин, Эдуард Багиров, Игорь Свинаренко, Виктор Шендерович, Игорь Губерман, Игорь Иртеньев, Владимир Вишневский, Андрей Орлов, радиоведущий Сева Новогородцев, художник Андрей Бильжо, галерист Марат Гельман. В своих интервью они говорят об искусстве и литературе, о политике, об обществе и власти, о деньгах и женщинах, о водке и насилии, о России и Казахстане. Вадим Борейко проследил, как сложились судьбы его героев за минувшие годы и как изменилось отношение в обществе ко многим бывшим любимцам публики.

Автор любезно разрешил опубликовать некоторые главы из его книги на портале Exclusive.kz. Они будут выходить по пятницам. Сегодня предлагаем вашему вниманию интервью с Маратом Гельманом.

И это всё о нём

Марат Александрович Гельман. Родился 24 декабря 1960 года в Кишиневе. Сын известного советского драматурга Александра Гельмана.

1983 год. Окончил Московский институт связи.

1988 год. Становится коллекционером.

1990 год. Открыл первую в СССР частную галерею в Москве, которая меняла псевдонимы (Guelman Gallery, Центр современного искусства, «Малая Полянка», «Винзавод») и просуществовала до 2012 года. За двадцать с лишним лет галерея Гельмана дала приют произведениям всех значимых персон contemporary art новой России и таких мировых звёзд современного искусства, как Йозеф Бойс и Энди Уорхол.

1995 год. Совместно с Глебом Павловским основал Фонд эффективной политики.

2002-2004 годы. Заместитель гендиректора ОРТ, затем ОАО «Первый канал».

2008 год. В здании пермского речного вокзала создал  и возглавил музей современного искусства PERMM.

2010-2012 годы. Член комитета по культуре Общественной палаты при Совете Федерации РФ.

2012 год. На месте закрытого «Винзавода» создал продюсерский центр «Культурный Альянс», он закрылся через три года.

2013 год. Уволен с поста директора PERMM.

2014 год. Переехал из России в Черногорию.

«Кажется, его ненавидят все. И все ему завидуют. Завидуют его напору, его успеху. Его связям, его агрессивности. За это же дружно ненавидят, втайне мечтая выставиться в его галерее. Марат Гельман – самая скандальная фигура российского арт-рынка, каждая выставка которого – хорошо рассчитанный до копеек вызов обществу».

«Огонек»

Зарезанный баран как художественный жест

— Начну с местечкового вопроса. Может, это совпадение, но мне показалось, что вы благоволите выходцам из Казахстана, из Алма-Аты в частности. Помогли Аэлите Жумаевой создать сайт arba.ru, посвященный культуре (и не только культуре)  Центральной Азии. Известный в Казахстане анфан-террибль Канат Ибрагимов (несколько лет назад эмигрировал в США) в вашей галерее барана как-то зарезал…

— В свое время я обнаружил, что казахи, которых знаю, — это такие европейцы с раскосыми глазами. В том смысле, что менталитет-то у них — абсолютно европейский. Собственно говоря, Россия, Украина и Казахстан — это три страны на постсоветском пространстве, которые дают единый культурный контекст. И Алма-Ата оказалась сильным энергетическим городом.

— Понятно, что для галериста эпатаж — это составная бизнеса. И действительно, у нас на Курбан-айт режут баранов. Но во дворах, а не в художественных галереях. Конечно, акция Каната – дело давнее, но не думаете ли вы, что в принципе она к искусству не имеет отношения и художник шоком компенсирует дефицит таланта?

— Тут мне придётся вас опровергнуть. Художник так же, как и в XVII, и XVIII веке, просто хочет, чтобы на него обратили внимание. Такой прямой и радикальный жест — это вовсе не бизнес-стратегия, а всё то же желание одинокого художника послать некий месседж. Что касается барана (кстати, это было не в моей галерее, а на ярмарке «Арт-Москва»), то я считаю, что это был именно такой социально-художественный жест. Помимо прочего, он имел непосредственное отношение к художественной ситуации, которая в Москве тогда формировалась. «Арт-Москва» была тогда единственным в СНГ культурным событием, претендующим на международный статус. И Канат поставил проблему, как мне кажется, чисто культурную. Ведь в разных культурах разные табу: где-то запрещено показывать обнажённое женское тело, где-то — резать баранов. И он вызвал такую дискуссию: либо мы толерантны друг к другу — и тогда позволяем каждому делать то, что он хочет. Либо выставляем достаточно жёсткие планки. То есть вы, европейские галереи, не показываете на выставках обнажённую натуру. А мы – казахские, например, — в ответ не режем на публике баранов. Канат здесь был абсолютно прав. И я отношусь к этому вполне нормально. Именно как к художественному жесту, а не как к эпатажной акции. Канат Ибрагимов — очень талантливый художник. Такой же, кстати, как и Саша Бреннер (тоже выходец из Алма-Аты, его наверняка помнят завсегдатаи кафе «Акку» конца 1980-х, много лет живёт в Германии. – В.Б.), вечно неуместный. Он человек, обречённый на одиночество, но я к его творчеству отношусь очень уважительно.

«Искусство настоящее (согласно Гельману) – это художник Кулик, который самого себя в голом виде сажает на ошейник и кидается с лаем на посетителей музея. Это, уверяет Гельман, не хулиганство – бери выше – перфоманс, акт искусства».

Metakultura.ru

 Как Красную площадь послали на три буквы

 — А акции Бреннера – намалеванный зелёной краской  знак доллара на «Чёрном квадрате» Малевича, мастурбация на вышке бассейна «Москва» (на месте этого водоёма в 1990-х вновь воздвигнут Храм Христа Спасителя) или слово из трёх букв, выложенное телами на Красной площади, — тоже попытка одинокого художника обратить на себя внимание?

— Три буквы на Красной площади – это уже Толя Осмоловский делал.

— Стало быть, имя Бреннера у нас мифами обросло, раз ему приписывают чужие акции…

— Есть понятие двойного кодирования — когда существует несколько смыслов. Да, с одной стороны, три буквы на Красной площади — это шоковый элемент. С другой стороны, тут и художественная задача – десакрализация Красной площади. То есть коммунизм свергнут, а его главный символ – тело Ленина — всё еще является сакральным. Вот они и произвели такую художественную ассенизаторскую работу.

— Хорошо, ну а как вы тогда расцениваете арт-луддизм Бреннера?

— Что касается доллара на Малевиче, то здесь можно, скорее, говорить уже не об эпатаже, а о протесте. И здесь важно принципиальное отличие Бреннера от многих других художников. Они живут в основном в сфере жестов, перфомансов, а Бреннер старается жить в сфере поступков. За которые ему будет больно, которые чреваты тюрьмой…

— Ну да. Это ж, мягко говоря, нарушение закона.

— Знаете, художник живёт, безусловно, в рамках собственного закона.

— Хотите сказать, ему всё дозволено?

— Существуют законы внутри художественной среды. И они действительно не всегда совпадают с законами, которые приняло  общество. Но дело не в этом. Это был поступок-протест, связанный с чисто художественной проблемой, а именно: хороший художник – мёртвый художник. Рынок воспринимает произведение искусства как культурную ценность, взвинчивает на него цену, огромное количество людей зарабатывает на этом. А художник при жизни прозябает. Мы знаем, что Малевич сильно болел, у него не было денег на лекарства. Муторная жизнь, тяжёлый быт…

— Значит, поступок в защиту Малевича получается?

— Протест в защиту художника, но против общества, которое не обращает внимания на художника, а потом возносит на пьедестал всего лишь предметы, которые производит их автор. Саша правильно говорит, что художник-то ценнее, чем то, что он делает. Это очевидно. А общество относится как к ценности не к нему, а только к тому, что он сделал. И понятно, почему доллар. Это тот же чёрный квадрат, только другого мира. По-моему, очень ясный протест.

— Однако в Швеции Бреннер порушил композицию ныне здравствующего художника, сделанную из волос.

— Да, китайца одного.

— Стоимость работы была, если не ошибаюсь, тысяч сорок  долларов…

— Сорок тысяч долларов ушло, чтобы только изготовить её. А сколько она стоила, никто не знает. Я не готов быть апологетом Саши, но готов объяснить всё то, что он делает. Конечно, как только Бреннер входит в чужое художественное пространство и начинает там делать свой жест, он вступает в противоречие с другим художником, с его замыслом, с его интересами. Мне кажется, что этот элемент стратегии Бреннера является изъяном. В то же время объяснить можно. Тогда было нашествие восточных художников в мировую культуру. В нём прослеживались две тенденции. Одна интересная, которая всех увлекала, — она связана с акционизмом. А другая — с рукоделием. С таким рукоделием, как раньше делали портреты Сталина из рисинок. Когда восхищение вызывает не мысль, а трудолюбие. И Бреннер лёгким жестом эти плоды трудолюбия разрушил.

«Искусство – единственное, чем стоит заниматься без особой оглядки».

Из интервью Марата Гельмана газете «Время новостей»

Тройной шпион

 — Вы, с одной стороны, посредник между обществом и художниками. С другой – между обществом и политиками. Но художник, стремящийся к абсолютной свободе, по определению живёт, действует и творит вопреки государству, эту свободу ограничивающему. Политик — напротив, на его, государство, благо. У вас нет самоощущения двойного шпиона, этакого Азефа?

— Двойной шпион — это как минимум. Я бы даже сказал — тройной. Есть ведь ещё бизнес. Но себя я всё-таки осознаю адекватным человеком. Который в своё время понял, что сам не обладает талантами, но при этом умеет восхищаться другими талантами и готов продвигать чужое «я». Так получилось, что в России всегда было много талантливых людей и мало вот таких неталантливых, но которые готовы были их продвигать. Поэтому так получилось, что фигура Гельмана вдруг оказалась в фокусе внимания. В принципе, всегда тот ресурс самый важный, которого не хватает. Когда говорят, что для бизнеса важно: идея, деньги или твоя репутация? То, чего нет, и есть самое важное. Поэтому если было много талантливых людей и было мало таких людей, которые готовы таланты продвигать, значит, это оказалось самым важным. Я всегда попадал в какую-то зону, которая не описывается чисто профессиональными терминами: журналист, врач, юрист. Она была всегда свободна, потому что люди постоянно стремятся обрести профессию, укрепиться в ней, а я – наоборот. Так как очень не любил свою первую профессию…

— Что за профессия?

— Я окончил институт связи, инженер. В общем, всегда бежал от профессии. И поэтому мне доставались очень странные лакуны, которые трудно описать…

— Пограничные.

— Да. Их трудно описать в профессиональных реалиях, но они оказывались самыми интересными.

— В каком возрасте вы поняли, что не гений?

— Это был долгий мучительный процесс…

— Он стал для вас трагедией?

— Растянутой… Дело в том, что надо мной достаточно долго довлел авторитет отца, тогда очень известного драматурга (Александр Гельман, автор пьес «Протокол одного заседания», «Мы, нижеподписавшиеся», «Обратная связь» и других. – В. Б.). И казалось, что не должен же быть у такого известного талантливого человека обычный инженер-сын. И я мучительно лет до 24-25 пытался писать и пьесы, и какую-то прозу. На самом деле хотелось не писать, а хотелось другой жизни. Настоящей жизни. Чтобы вокруг было много интересных людей, чтобы был свободный режим. И когда началась перестройка, стало возможным просто уволиться, уйти от профессии и быть никем, пытаться искать себя. Вот с того момента, как я ушёл,  так ни разу ничего и не написал. Пропало желание.

— Вы в пространство ушли?

— Почти в пространство. Были какие-то бизнес-идеи, которые вполне успешно реализовались и дали первый толчок. Я произведения искусства коллекционировать начал. До этого получал свои 220 рублей в месяц и платил с них алименты, за квартиру. Но как только я ушёл, открыл вместе с друзьями свой бизнес, за три месяца  заработал 20 тысяч. Этот резкий скачок и дал такую свободу.

«К сожалению, в Москве отношения искусства и властей строятся по принципу фаворитизма, как в средневековье. То есть – существует придворный художник, а раз он придворный, то художником фактически является сам мэр».

Из интервью Марата Гельмана сайту Om.ru

Ты можешь всё похерить почему-то ради именно этой…

— Марат Александрович, что же всё-таки объединяет художника и политика?

— Во-первых,  в хорошем смысле эгоцентризм, то есть помещение себя в центр событий, всего. То есть не просто человек – мера всех вещей, а я конкретно. Всё, что вокруг делается, – делается по отношению к тебе, против тебя, за тебя. Второе, как мне кажется, — то, что и тому, и другому надо себя распространять постоянно. То есть стать лучшим художником, главным политиком. Это такая, я бы даже сказал, определённая невменяемость. Её иногда называют волей, художественной или  политической. Третье – особая мораль. Ведь для художника и для политика наша общечеловеческая, в том числе христианская мораль является рамками достаточно узкими.

— Иными словами, оба подменяют собою Бога?

— Да, это одно из следствий эгоцентризма. Но дело ещё и в том, что это связано с их профессиями. Художник постоянно нарушает табу — и в этом его функция. Он всегда маргинал по отношению к обществу, он всегда вовне и критикует его. И расширяет границы допустимого. А расширять границы допустимого, не нарушая их, невозможно. Поэтому настоящий художник не попадёт в рай никогда, иначе он, оставшийся внутри  рамок общества, плохой художник. Политик же берёт на себя ответственность за чужие судьбы. Тогда как христианская мораль предполагает, что ты отвечаешь только за самого себя. А когда ты принимаешь решения, которые касаются других людей… Творишь зло и добро, исходя из собственного представления о том, что такое зло и добро… Например, убить одного, чтобы оставить в живых сотни. Такое решение для политика — чуть ли не банальное. Но для человека, который хочет попасть в рай…

— Насколько важны для художника и политика деньги?

— Деньги приходят к художнику тогда, когда он нашёл свою нишу. Я думаю, что деньги — это механизм, они вообще не играют никакой роли. Для политика, кстати, тоже, я считаю, не очень большую роль. Для настоящего политика. Играют, конечно, но только как средство, постоянно как средство.

— А женщины?

— Не знаю даже, что по этому поводу сказать… Вот недавно на Кавказе сошёл ледник. Что это такое? Это просто природа  напоминает, что, несмотря на всё твоё развитие и цивилизацию, ты всё равно находишься в её власти. Так и женщина. Кем бы ты ни был, на какие бы высоты ни забрался, женщина всегда напомнит тебе, что ты всё ещё животное. Не в смысле какой-то пошлости, а потому, что встреча с женщиной может разрушить твои планы, карьеру, ты можешь всё похерить ради почему-то именно этой, одной из…

Москва, сентябрь 2002 года

P.S.

 С той встречи в квартире на Остоженке, рядом с метро «Кропоткинская», я методично не мониторил планиду Гельмана. Но иные громы на дальних мирах, связанные с его именем, достигали моих ушей.

Марат Александрович занимался тем же, чем и раньше, — раздвигал границы допустимого. И в этом смысле был больший художник в сравнении с многими мастерами кисти и перфоманса. Тем временем в России шагренилось пространство дозволенного.

Бои местного значения мятежного галериста с властью, деятелями культуры, обществом за территорию искусства перерастали в глобальный мировоззренческий конфликт, который рано или поздно должен был чем-то разрешиться. Он и разрешился.

Первыми Марат Александрович оставил политтехнологии и ТВ: «Политика кончилась, и по большому счёту мне там делать нечего. Аналитики на телевидении не нужны».

В Перми, при поддержке губернатора Олега Чиркунова, Гельман развил бурную деятельность: на всю Россию гремели организованные им музей PERMM, выставки «Русское бедное» и другие, фестивали искусства, собиравшие миллионную аудиторию. А название затеянного проекта «Пермь – культурная столица» уже не выглядело таким претенциозным.

Не всем его активность пришлась по душе. Местный писатель всероссийского значения Александр Иванов («Географ глобус пропил», «Сердце Пармы», «Блудо и мудо» и другие книги), которого я очень люблю, обвинил галериста в том, что музей пожирает почти все средства, отпущенные на культуру Пермского края.

Подключилась и РПЦ, которая всё чаще примеряет на себя роль то ли отдела пропаганды ЦК КПСС, то ли полиции нравов (в Казахстане её исполняют «уятмены»). Некоторые иерархи приписали Гельману и его вернисажам тяжкий грех «возбуждения межрелигиозной и межнациональной розни». Короче говоря, в 2013-м директор PERMM был уволен без объяснения причин. Сам он полагает, что из-за цензуры.

Конкретным поводом стала выставка хоррор-постеров «Welcome to Sochi 2014!» красноярского художника Василия Слонова, открывшаяся в июне того же года в рамках арт-феста «Белые ночи». Она провисела два дня, после чего ей со скандалом выписали стоп. Я посмотрел плакаты в интернете, и, на мой вкус, их гражданский запал куда круче художественной ценности. Чего стоит один только нарисованный хер с пятью яйцами, символизирующими олимпийские кольца. А по манере Слонов смахивает на Кукрыниксов, если кто помнит про таких. Но для Гельмана, как мы успели убедиться, свято любое самовыражение творца, и он не увидел в васиных ужастиках «ничего такого». Зато увидели искусствоведы в штатском из Госдумы, ОБЭП, прокуратуры. И обвинили культуртрегера в экстремизме и даже в геббельсовской пропаганде.

К тому времени удачно истекла «оттепель» Дмитрия Анатольевича Медведева, которую по причине её условности мало кто заметил. Тем не менее, теперь из высших сановников слов типа «Свобода лучше, чем несвобода» не говорил и в блогах «Вперде, Роисся!» не писал. Снова оказался востребован гаечный ключ.

Ещё в 2012 году Гельман, прекратив контакты с чиновниками, решил сосредоточиться на провинции и на «пепелище» закрытого «Винзавода» начал строить продюсерский центр «Культурный Альянс» для экспозиций из регионов и постсоветских республик. Выставлялись там и казахстанцы. Срок центру был отмерен три года.

В 2014-м Марат Александрович, очевидно, понял, что  совсем перестал рифмоваться с текущей российской эпохой, и отбыл на ПМЖ в Черногорию. Эта маленькая страна – кандидат в Евросоюз и православный член НАТО.

Энерджайзер Гельмана не давал ему покоя, и он замыслил устроить здесь «город мастеров». Его единомышленниками стали Петар Чукович, экс-директор Национального музея Черногории, и Нейл Эмильфарб, владелец ЖК «Dukley Gardens» в Будве. На следующий год они начали создавать общину художников «Dukley European Art Community». Постепенно арт-резиденция становится брендом страны и одним из европейских культурных центров, наряду с Дрвенградом режиссёра Эмира Кустурицы.

Тем временем в России немерено расплодилось ранимых людей, чьи обострённые нравственные и религиозные чувства современные художники, по их мнению, постоянно норовят оскорбить. И новой национальной забавой стал разгром «неправильных» выставок при попустительстве властей.

Например, 12 сентября 2018 года, когда пишу эти строки, всё в том же «Винзаводе», который теперь центр современного искусства, на открывшейся накануне экспозиции «Небесный Иерусалим», как сообщил «Сноб», «неизвестные сняли картины со стен и вынесли их из галереи, а некоторые произведения облили краской». Кто  автор выставки? Конечно, Вася (Слонов). Ну кто его не знает!

Но Гельман в далёкой стране Монтенегро стоит на своём: «Искусство — это единственная сфера деятельности, занимаясь которой можно не задавать проклятых вопросов “зачем?” и “какой смысл?”».

На снимках: Марат Гельман на выступлении в Алматы в 2013 году. Фото Андрея Лунина.

• 87
• 73