G-Energy Service начали бесплатно менять масло в машинах скорой помощи

Exclusive.kz продолжает анализ пакета рекомендаций, разработанных Фондом первого президента. Глава о человеческом капитале говорит только об одном: мы не имеем никакого представления о том, в каком обществе живем все эти годы. Как следствие – получен сумбурный документ, опирающийся в основном на международные данные и весьма фрагментарные отечественные исследования.

Если оставить в покое реверансы в сторону уже полузабытых страновых стратегий, то в сухом остатке диагностика человеческого капитала показала наличие скрытого потенциала для развития страны: много молодежи, сравнительно конкурентоспособное и открытое к инновациям население. Однако есть и ограничения в виде низкого уровня социального капитала, сильные неформальные институты и значительные региональные различия.

Как выяснилось, мы незаметно пережили периоды первой и второй модернизации, безнадежно застряв в третьей по счету из-за барьеров в человеческом капитале. Как итог, Казахстан пока что отстает в качественных – 81-е место по «сложности» экономики, 101-е по продолжительности жизни, 119-е по уровню урбанизации.

Если по численности и половой структуре населения Казахстана соответствует странам «30-ки» (по приросту доли детей Казахстан занял 1-место в мире (+4,5 п.п.), то о продолжительности жизни Казахстан значительно отстает от стран «30-ки» – 73 года против 79 лет в Эстонии. Уровень смертности в стране существенно выше вне зависимости от пола и причин – материнская и младенческая, болезни, преступность, суициды.

Продолжительность жизни зависит от комплекса факторов. Это не только расходы на здравоохранение, но и уровень образования, доходы, экология, вредные привычки и качество жизни (ОЭСР, 2019). По охвату базовыми благами Казахстан уступает развитым странам – нехватка питьевой воды, продуктовый дефицит, некомфортные жилищные условия.

По прогнозам ООН, к 2025 году население увеличится на 1,6 млн человек и составит 19,8 млн (в сравнении с 2018). Основной прирост будет обеспечен рождаемостью. Сальдо внешней миграции ожидается в районе нуля.

Продолжится рост демографической нагрузки. В сравнении с 2018 годом численность населения 0-4 лет снизится (-245 тыс.), а 5-14 лет – вырастет (+705 тыс.). Население 15-19 лет увеличится (+486 тыс.), но 20-29 лет значительно сократится (-667 тыс.). Ожидается рост населения 35-39 лет (+372 тыс.) и старше 60 лет (+772 тыс.).

Доля казахского населения вырастет с 68% в 2018-м до 72% к 2025 году⁹.

Менее благоприятна ситуация с доходами и занятостью.

Сопоставление доходов проводилось с учетом покупательской способности (ППС). По производительности труда – ключевому фактору получения доходов – Казахстан отстает от «30-ки» всего на 5-10% ($57 тыс. против $60 тыс. в Эстонии). Но разрывы не сокращаются уже 7 лет – производительность стагнирует.

По валовому национальному доходу на душу разрыв увеличивается до 30%, заработной плате – до 39%, а по доходам населения – до 56%. Такая разница объясняется четырьмя факторами: 1) часть доходов принадлежит иностранным инвесторам и работникам, 2) больше детей в структуре населения, 3) больше капиталоемких отраслей в экономике, 4) неравенство.

Нет детальной картины по доходам населения. Для учета используется уровень доходов, полученный опросным путем – 53 тыс. тенге на душу. Оценочные денежные доходы, полученные путем досчетов – 93 тыс. тенге (в 1,7 раз больше). Потребление домохозяйств из макросчетов – 140 тыс. тенге (в 2,6 раз больше). Среднестатистическая картина домохозяйств смещена в сторону более бедных слоев.

40-50% доходов по стране формируется не заработными платами, пенсиями и пособиями, а, следовательно, вторая половина доходов формируется самозанятыми и в теневом секторе. Это значит, что каждый второй трудоспособный человек не имеет стабильной работы или занимается низкоквалифицированным трудом.

Существует большой разрыв в количестве предприятий рыночных секторов – в 3 раза ниже «30-ки» (22 ед. на 1000 рабочей силы в Казахстане и 65 ед. в Германии). Разрывы от 2-х до 4-х раз в производительности труда в отраслях с высоким участием государства – государственном управлении, образовании, здравоохранении и коммунальном хозяйстве.

Главное отличие рынка труда Казахстана – большая доля занятых в сельском хозяйстве – 14% против 5% в Ирландии. При этом аграрный сектор отличается самой низкой производительностью труда и спросом на квалифицированную рабочую силу в мире по данным McKinsey в 2019 году.

Казахстан значительно отстает от «30-ки» по полному охвату дошкольным образованием (0-6 лет), но соответствует странам «30-ки» по продолжительности обучения.

О том, что мы имеем пресловутый скрытый потенциал говорит тот факт, что казахстанские школьники по академическим знаниям – одни из лучших в мире, но гораздо хуже способны применять их на практике. По тесту PISA, который оценивает критическое мышление, отставание от стран «30-ки» примерно равно 2-м годам обучения. Наибольшее влияние на это оказывает язык сдачи – сдающие тест на русском имеют более высокие баллы.

Это подтверждает аналогичное исследование навыков взрослых PIAAC. По нему казахстанцы не уступают гражданам Испании и Италии. Но если сдающих на русском языке при PISA было 39%, то в PIAAC – 83%. Обнаружен тренд, что разрывы от стран «30-ки» увеличиваются по мере снижения возраста: навыки закончивших школу при СССР выше своих сверстников «30-ки», а «поколения независимости» – ниже. По сути, это приговор нашей системе образования, подвергавшейся все эти годы бесконечным реформам.

Слабое утешение в том, что наличие высшего образования играет все меньшую роль. Среди населения 25-34 лет оно есть почти у 50%, а среди 55-65 лет – всего 27% (ИАЦ, 2019). Многое зависит от поведенческих привычек самих людей. Казахстанцы мало применяют образовательные навыки в повседневной жизни, слабо участвуют в образовательных мероприятиях. Как следствие, работодатели просто не могут найти квалифицированных работников.

• документе затрагивается не культура и традиции народа, а поведенческие установки. Их формируют неформальные институты – негласные правила и санкции за их нарушение. «Институциональные экономисты утверждают, что они трансформируются крайне медленно, порой столетиями (Аузан и др., 2017). Это создает «эффект колеи», не позволяя странам провести модернизацию и выбраться из ловушек «нищеты» и «среднего дохода».

Ценности населения зависят от структуры занятости — наше обществом где-то между «аграрным» и «индустриальным»: доля занятых в сельском хозяйстве – 13,6%, промышленности – 12,5%, бизнес-услугах – 6,7%. Однако тренд на «индустриальное» общество усиливается – разница занятости между первыми двумя отраслями сократилась в 11 раз за 10 лет (с -1,4 млн до -130 тыс.). Это предполагает снижение рождаемости в будущем с ростом продолжительности жизни.

«По ценностной карте Казахстан не похож ни на одну развитую страну. Население умеренно традиционное (вертикальная ось «традиционность-светскость») с сильными ценностями «выживания» (горизонтальная ось «выживание-самовыражение»). Умеренно традиционные сравнительно религиозны, с высоким уровнем национальной гордости, почитают власть. Общества на стадии «выживания» предпочитают безопасность свободе, не толерантны и не доверяют «чужим», воздерживаются от политической активности.

• сравнении с «30-кой» казахстанцы пока не доверяют широкому кругу. Полное доверие только семье, достаточное – соседям и знакомым, но не очень высокое незнакомцам. При правильном подходе это не мешает развитию, что подтверждается примерами из развитых стран.

Низкий уровень доверия в обществе увеличивает трансакционные издержки. Любое взаимодействие с незнакомцем требует дополнительных ресурсов и «арбитра» для снижения рисков. Гражданское общество не развивается (большинство не готово даже подписать петицию), частные организации не пользуются доверием (меньше 50%).

Создается избыточная нагрузка на государство по пробелам, которое общество могло бы устранить самостоятельно», -. обратите внимание на этот вывод. Потому что «так возникает спрос на «сильную руку» в лице государства. Процветает патернализм – ожидания по выравниванию доходов, предпочтение государственной собственности частной. Происходит «сакрализация власти» – очень высокое доверие исключительно центральным институтам (президент и правительство – 88% и 76%). Казахстанцы одобряют наличие сильного лидера, подчинение власти. Высоко доверие и к религиозным организациям и армии (около 70%). Чиновники же на местах пользуются средним доверием (МИО, суды и полиция – 55-60%).

Семья – самое важное в жизни для 94% населения. Но она понимается шире – специфический коллективизм в виде «журта»¹⁶. Общественное мнение – один из сильнейших неформальных институтов. Оно влечет за собой демонстративное потребление, ограничивает миграцию, поощряет непотизм и отторжение межэтнических браков.

Одна из главных целей для детей – стать гордостью родителей. Они, в свою очередь, воспитывают в детях трудолюбие, бытовую бережливость и покорность, но не свободу и воображение.

Очень важно, что авторы признали тот факт, что наше обществом живет по «понятиям», то есть неписанным правилам и нормам поведения мужском обществе постсоветского пространства. Также выяснилось, что нам присуще скрытое оппортунистическое поведение – выгода за чужой счет. В сравнении с «30-кой» казахстанцы более толерантны к нарушениям, которые могут совершить сами, например, неуплата за проезд или уклонение от налогов. Но при этом, мы открыты к технологиям.

Возможно, это выражено к паталогическому стремление казахстанцев дать образование детям, пусть и в подавляющем большинстве формальное.

При этом авторы признают, что им явно не хватает релевантных данных поскольку качественных исследований практически не проводилось и им пришлось довольствоваться ограничениями кабинетного анализа.

В итоге мы получили просто набор из существующих данных, зачастую противоречащих или не связанных друг с другом в рамках единой концепции. По сути, оказалось, что у нас нет даже целостной картины того, из чего нам исходить и какого результата мы хотим добиться.

Очень много достаточно очевидных сентенций о глобальных трендах, которые растиражированы McKinsey или Бостонской консалтинговой группой. Но совершенно не понятно, что делать нам в этой карте рисков и возможностей, особенно с учетом постпандемического кризиса.  

Зато есть замечательная цитата: «Когда кажется, что цель недостижима, не меняй цель – меняй план действий». Но потом идет откуда ни возьмись портрет казахстанцев будущего – обеспеченные, образованные, здоровые и сплоченные, с детальным разъяснением что бы это значило.

Есть и не менее шокирующие открытия. Например, о том, что «идеологическая платформа должна соответствовать запросам общества и обеспечивать будущее развитие».

То, что разработчики назвали архитектурой решений и изменением принципов, вылилось в 10 весьма фрагментарных инициатив. Например, для переосмысления пространства достаточно расширить законы об особом статусе гг. Нур-Султан и Алматы, или юго-восток страны обеспечить специализированной инфраструктурой, не говоря уже о таких «оригинальных решениях», как обеспечение финансирование или снижение административных барьеров, не считая такие «экзотические» предложения, как кооперация с российскими «миллионниками» на северо-западе страны.

Не то, чтобы это вода льет мельницу на ЕАЭС, но этот блок скорее о региональной стратегии развития страны, чем о человеческом капитале. К тому же он явно обильно взят из трудов российских ученых. Да и в целом все решения так или иначе содержат отсылки к другим блокам исследования, что говорит о том, что у группы не было четкой концепции документа, как и хорошего доступного языка для его изложения, которое отличает качественные исследования.

Все намешано – региональное развитие, отношения центра с регионами, государственное планирование, проблемы статистического учета и даже всеобщая декларация имущества граждан и оцифровка новейшей казахстанской истории. Зато каждый блок начинается со слов «смена парадигмы».

Очень куцо прописана важная для нас инициатива «Снижение неравенства возможностей».

После признания всех проблем, описанных в многочисленных публикациях любого эксперта средней руки, «смена парадигмы» заключается в уходе «от ограниченного участия в развитии ребенка к раннему и комплексному (каждый ребенок должен позиционироваться как «национальный проект»). И, кстати, предлагается разделить функции Министерства образования и науки на два ведомства. При этом нет ни слова для болезненной проблемы профессиональной ориентации, которая должна начинаться уже в стенах школы.

В решении «разработать концепцию образовательной политики, основанной на ценностном подходе» опять все перемешано начиная от диагностической карты ребенка и заканчивая повальными поездками учеников сел в Нур-Султан и Алматы. И на десерт предлагает развить образовательную роль армии. Дело даже не в том, что эти меры плохие, а в том, что так и не видно той самой смены парадигмы, с которого начинается каждый блок. Обычный набор хаотично подобранных рекомендаций скорее на уровне отдельных мероприятий, чем системного подхода. И можно понять, почему.

Несмотря на то, что за все эти годы государство выделяло на социологические опросы сотни миллиардов тенге, авторы признают, что в стране практически нет системных исследований. Поэтому они предупреждают, что выводы, которыми они руководствуются, могут быть искажены. Видимо, отсюда и большая волотильность документа, а, следовательно, его ценность под большим вопросом.

• 130
• 132