Казахстан превратился в мусорную свалку

По данным агентства по статистике, средний возраст автопарка в Казахстане вырос за последние несколько лет от 17 до 25 лет. Почему это произошло? Смог ли оператор РОП справиться с задачей сбора и утилизации отходов? В чьих интересах сегодня пересматривается Экологический кодекс? Об этом exclusive.kz поговорил с экологами Вадимом Ни, юристом по экологическому праву, Евгением Мухамеджановым, основателем платформы внедрения экологических стандартов ECO Network и Лаурой Маликовой, председателем правления Ассоциации практикующих экологов.

— Как введение утильсбора повлияло на каждого жителя нашей страны? По данным статистики, после введения утильсбора средний возраст автопарка в Казахстане вырос от 17 до 25 лет. Почему это произошло?

Лаура Маликова: Утильсбор был введен в 2016 году, когда произошла девальвация тенге. При этом доход населения не увеличился. Соответственно, люди начали покупать только старые авто. При этом Налоговый кодекс никак не мотивирует людей ездить на более экологичных и новых авто. Налог зависит от объема двигателя и от вида топлива. Но, судя по данным полиции г. Нур-Султан, большинство ДТП произошли между старыми авто, поскольку они не отвечают требованиям безопасности. В общем, все упирается в экономику. Свою роль сыграло и введение утильсбора. Стоит учитывать, что тот утильсбор, который платится за автокомпоненты, в виде стимулирования возвращается производителям в стране. Но доходы населения просто не позволяют их покупать.

Вадим Ни: Я думаю, что в случае с автомобилями идет естественный процесс. Вещи накапливаются и, если мы их не удаляем, то их возраст увеличивается. Долгие годы мы ввозили старые автомобили, они никуда не исчезают. В этом плане утильсбор не выполняет свою основную функцию. Он не выводит из эксплуатации старые авто, вводит отечественные авто, увеличивает стоимость, чем косвенно влияет на увеличение возраста автомобилей. Но собственно утилизации старых автомобилей нет.

Евгений Мухамеджанов: А ведь переработка автомобилей — это достаточно маржинальный продукт во всем мире. Корпус автомобилей можно переработать, как и батареи и аккумуляторы, шины и диски… Практически все, что есть в автомобилях, можно либо переработать, либо восстановить и получить новый ресурс. Поэтому за рубежом утильсбор на автомобили достаточно низкий — 200-300$, потому что это просто покрывает транспортные затраты. У нас же утильсбор в разы выше и не понятно, почему и зачем. Никто не знает, как происходит переработка этих автомобилей.

— Как с экологической точки зрения изменилась ситуация, после создания «РОП», как оператора?

Лаура Маликова: «РОП» проводил несколько акций сбора старых авто в обмен на деньги и сертификаты для покупки новых авто. Но у «РОП» нет полномочий заставлять людей сдавать старые авто. Здесь нужны комплексные меры и, возможно, стоит пересмотреть размер оплаты «РОП» владельцам этих старых авто, как и ввести дополнительные льготы для мотивации отказа от старых автомобилей.

Евгений Мухамеджанов: Оператор «РОП» создан пять лет назад и уже можно подвести итоги существования этой организации. В мире есть две модели работы подобных организаций: государственная и частная, как в нашей стране. Только в нашей стране этим занимается один человек и фактически собирает деньги со всей страны. А в мире частная организация -это предприятие, которым владеют все производители потенциальных отходов. То есть, они все коллективно владеют этой компанией и, как правило, сами ее и создают. Отсюда и прозрачность, и коллективная ответственность, и стандарты, которые они соблюдают. В нашей стране мы пошли по третьему пути, когда частному лицу разрешили создать организацию и фактически собирать налоги со всей страны. При этом мы не видим никаких публичных отчетов, мы даже не знаем сколько людей работает. Именно здесь корень проблемы. Они фактически самостоятельно устанавливают правила работы, и я не вижу, что государство как-то публично влияла на это. Сейчас мы вынесли предложение, которое на мой взгляд достаточно изящно решит проблему. Суть в том, чтобы сохранить структуру, но сделать ее государственной. Сейчас процедура проведения тендеров по распределению средств затянута и не всегда прозрачна. Но нужно изучить опыт и посмотреть, какой путь будет более эффективным.

Вадим Ни: Чтобы оценить деятельность РОП, нужны данные. Но ни у кого их нет. Схема должна быть простая и прозрачная. Например, завезли 100 бутылок и 100 бутылок должно быть утилизировано. И утилизационный сбор должен покрывать именно расходы, связанные с переработкой 100 бутылок. Если мы беремся за переработку автомобилей, должно происходить то же самое. Иначе, это не совсем «РОП».

Лаура Маликова: Мы полностью согласны с Евгением. Сама идея создания оператора правильна. В экономике есть принцип: «загрязнитель платит». То есть, Coca-Cola должна платить за сбор и утилизацию пластиковых бутылок. Тот же принцип должен был касаться автомобилей. Надеемся, что в скором времени будут предприняты все меры.

— Как получилось, что деньги утильсбора тратятся на поддержку отечественного машиностроения, сельхозтехники? Насколько это логично? Сейчас набирает оборот скандал, связанный с «Азия Авто», которые получали эти средства и сейчас возникают вполне резонный вопрос: куда эти деньги делись?

Евгений Мухамеджанов: Мне кажется, корень всех проблем в том, что это частная компания, которая не несет никакой ответственности за те 220 миллиардов тенге, которые они собирают со всей страны. И у нас нет законного права спросить у них об этом.

— Вы предлагаете поменять форму собственности, но насколько создание еще одного государственного монополиста решит эту проблему?

Лаура Маликова: Понятно, что сейчас у нас тренд на сокращение государства в бизнесе и других отраслях экономики. Но это не должно касаться сферы экологии. Посмотрите, что случилось с техосмотром — его передали в частные руки. Сейчас автомобилисты даже не ездят на техосмотр, они отправляют номера по WhatsApp и все им приходит готовый документ о соответствии автомобиля всем требованиям. Это неправильно.

— Есть какие-то достоверные данные о том, какое количество отходов собирает «РОП», сколько утилизирует?

Лаура Маликова: Если посмотреть официальные отчеты министерства энергетики, то в 2016 году уровень переработки ТБО составляла 2.6 %, а в 2019 году это цифра составила 15%. С введением «РОП» появились малые предприятия, которые стали заниматься сбором макулатуры.

Вадим Ни: Здесь речь идет не о «РОП», а об отчетах министерства энергетики и местных исполнительных органов, которые собирают эти данные от компаний, занимающихся сбором, вывозом отходов. Поэтому эти данные не имеют отношения к «РОП».

Лаура Маликова: Как раз эти данные имеют отношения к «РОП», поскольку переработчики и сборщики этих отходов получают субсидии от «РОП». Малые и средние предприятия стали заниматься сбором отходов потому, что это стало выгодно за счет субсидий оператора «РОП». Мы понимаем, что имидж оператора «РОП» неоднозначен, но нужно быть объективными… Появление «РОП» улучшило ситуацию, но есть барьеры, в том числе из-за формы собственности, прозрачности и подотчётности. Но в целом сам механизм правильный.

Вадим Ни: Когда я говорю о «РОП», то имею в виду механизм расширенной ответственности производителя, который касается сегодня утилизации и утильсбора по автомобилю. У ТБО у нас нет «РОП». Мы говорим о разных вещах.

Лаура Маликова: У нас «РОП» распространён на отходы ТБО с 2016 года формально без утильсбора. А с этого года утильсбор установили, поэтому «РОП» на ТБО отходы есть. До определения размера утильсбора на ТБО эти деньги субсидировались за счета сбора на автокомпоненты.

Евгений Мухамеджанов: Вадим прав. Изначально им выдали мандат на сбор денег на авто и направлять деньги на переработку авто. Но в какой-то момент началось субсидирование других видов переработки. При этом ответственность лежит не на тех, кто автомобили купил, а на тех, кто попил воды из бутылки. Соответственно, это они должны собирать деньги или с них должны собираться деньги и стимулировать сбор этих бутылок. И здесь нет логики, ведь тогда «РОП» должен охватывать все виды отходов, а именно – не только собирать деньги, но и заниматься развитием переработки. До появления оператора «РОП» в Казахстане перерабатывалась макулатура, алюминий, стекло и не перерабатывалось цветное стекло, пищевые отходы. То есть ситуация сохранилась. А как же остальные отходы? У нас 50% отходов на свалке — это пищевые отходы, ими не занимается никто вообще. Уже десятки лет говорят про биогазовые установки, но их до сих пор нет.

— На что должны тратиться средства от утильсбора? Могут они направляться, например, на перевод ТЭЦ на газ в Алматы?

Лаура Маликова:

ТЭЦ — это не отходы, это выбросы. Они не относятся к деятельности оператора РОП.

Евгений Мухамеджанов: Да, это совершенно разные вещи. К тому же, деньги, которые аккумулированы по всей стране, не должны использоваться каким-то отдельным городом на решение своих проблем. Средства должны собираться только на переработку отходов.

— Сейчас вносятся изменения в Экологический кодексе. Как вы оцениваете эти изменения, чем они вызваны?

Евгений Мухамеджанов: Наш Экологический кодекс может быть улучшен и доработан, но при этом очень часто принимаются изменения для создания новой системы. Например, сейчас пытаются протащить идею создания регионального оператора. Вопрос в мотивации. Я вижу много неправильных действий, которые пытаются протащить через депутатов, не всегда понимающих, что такое экология. Поэтому в составе парламента нам нужны экологи-профессионалы. Нельзя менять законодательство ради легитимизации какой-то определенной компании. Это некорректно. Но, к сожалению, мнение моих коллег чаще всего игнорируются и это, конечно, очень грустно.

Вадим Ни: Я думаю, деформация действительно есть в отношении управления ТБО и не секрет, что некоторые компании их вывозили просто в степь. Поэтому я противник такого подхода к решению и организации законодательного процесса. Во-первых, при рассмотрении Экологического кодекса в парламенте в нем не было положения по энергетической утилизации отходов, хотя во время презентации этот вопрос обсуждался. Сейчас есть статья, предложенная Комитетом по экологии и природопользованию, которая не содержит достаточного регулирования, несмотря на ссылки на уровень требований, принятый в ЕС. Частный субъект не может регулировать рынок, а может выступать только в качестве оператора. Во-вторых, нет норм регулирования регионального оператора. Есть единый оператор ТБО, под которым определяется сам оператор «РОП» либо какая-то структура, находящаяся под контролем данной организаций. Проблема в том, что предложения идут спонтанно и возникли уже в парламенте, а не на стадии разработки законопроекта. Тогда еще не было карантина, была возможность более детального обсуждения. К сожалению, сейчас есть проблема онлайн-обсуждения и очень сложно участвовать в таком процессе.

Лаура Маликова: Мы с 2018 года участвуем в разработке Экологического кодекса и предложили около 30 норм. С начала этого года рассматривается проект нового Экологического кодекса и для этого создали рабочую группу, которая состоит из 113 человек. Из них 13 человек — депутаты, 10 — представители ассоциации, 90 человек — представители загрязнителей. Соответственно, они лоббируют свои интересы. Что касается единого оператора ТБО, то это было предложение депутата. В самом проекте этой нормы еще нет. Сейчас это предложение обсуждается. Мы принципиально против, потому что это может привести к монополизации рынка. Мы предлагаем пересмотреть направления работы оператора «РОП», чтобы они могли финансировать сборщиков и раздельный сбор. Если смотреть по тарифам в регионах, то есть регионы, в которых тариф составляет 60 тенге, в Алматы 550 тенге, в Нур-Султане подняли до 360 тенге. Каждый человек платит эту сумму ежемесячно за ТБО. Когда нет денег, мы не можем говорить о каких-то реформах. Если посмотрим на другие страны, то у них есть большие тарифы на вывоз отходов. Соответственно, они могут позволить себе новые технологии. В этом направлении нужно двигаться. Во время карантина депутаты вели обсуждения сугубо с уполномоченными органами и отключали общественников. Но после скандала в социальных сетях ситуация изменилась, и мы теперь можем участвовать в обсуждении Экологического кодекса.

• 95
• 90