Казахстан расстался с амбициями войти в 30 конкурентоспособных стран мира

Единственное, что может спасти Казахстан — падение цен на нефть ниже 40 долларов. Только тогда возникнет необходимость в реальных реформах. А пока мы обречены ещё долгие годы жить в условиях государственного и олигархического капитализма, при котором борьба идёт только за право распределять ресурсы. Это игла, с которой никто не сойдёт добровольно. Однако, расплата может быть трагической, – предупреждает экономист Мурат Темирханов.

– Как бы вы охарактеризовали экономический курс нашего правительства, если он вообще существует?

– Прежде всего, мы видим полную преемственность старого курса, никаких кардинальных изменений при новом президенте не появилось. Как его охарактеризовать? Если не вдаваться в политэкономию, то в принципе наше правительство продолжает сидеть на нефтяной ренте, активно использует Нацфонд. Благодаря этому оно активно вмешивается в экономику, финансирует её, решает, какие цены в ней должно быть, какие предприятия поддерживать. То есть, мы движемся ровно в противоположную сторону от стандартной рыночной экономики и вхождения в ту самую тридцатку, которую мы стремимся. Нам очень далеко и до развития конкуренции, и до рыночных механизмов развития предпринимательства. Особенно это обидно после громких заявлений нового президента о кардинальных реформах. В прошлом году появился Совет по экономическим реформам, появилось Агентство по стратегическому планированию и реформам, новый Нацплан развития до 2025 года, но ощущение дежавю осталось. Никаких новых реформ пока не видно.

– При всем при этом мы каждые 5 – 10 лет принимаем очередные программы по диверсификации экономики и т. д. Чтобы решить эту задачу Токаев попытался сделать какие—то структурные изменения в управлении, в частности, упомянутый вами выше экономический совет по реформам, Агентство по стратегическому планированию. Изменилось ли что—нибудь на ваш взгляд, в системе госуправления?

– На мой взгляд, стало только хуже. Если взять тот же Нацплан развития Казахстана до 2025 года, то старые планы были даже лучше с точки зрения содержания, анализа текущей ситуации, в них хорошо описывалось то, что собирается делать правительство. Худо-бедно, но государственная политика в индустриализации, в сельском хозяйстве, цифровизации, в развитии конкуренции была более-менее понятна. Но в начале года, почти тайно, без обсуждений был принят Нацплан, что тоже очень плохой показатель. Например, прошлый стратегический план довольно подробно обсуждался с экономистами. Честно говоря, не понятно, стоила ли игра свеч и громких слов, если качество документов только упало, на мой взгляд.

– Давайте попробуем посмотреть на ситуацию по—другому, исходя из того, что есть некие индикаторы, которые неизменны и существуют для оценки эффективности экономического курса. Насколько с этой точки зрения эффективно наше правительство?

– Индикаторы тоже ухудшились. Мне нравился тот вызов, который мы перед собой поставили — вхождение в тридцатку развитых стран. Такая задача как раз и давала определённые индикаторы, которые мы должны достигнуть: ВВП на душу населения, уровень доходов, степень развития конкуренции и пр. Правильная постановка задачи давало, а цель исчезла.

– Я понимаю, что это фундаментальный вопрос, но, как вы думаете, где происходит сбой? Почему эти адекватные индикаторы исчезли из новых программ? В чём сермяжная причина того, что ничего не меняется вот уже 15 лет? Каковы последствия консервации ситуации?

– К сожалению, цены на нефть опять начали расти. Была определенная паника в прошлом году, когда цены упали ниже 40 долларов. Если бы такие цены продержались, например, три года, то, однозначно, реформы бы начались. Почему? Потому что деньги в Нацфонде при цене 40 долларов за баррель уже к тому времени закончилась. И тогда вдруг все бы обнаружили, что вбухивать громадные деньги на в индустриализацию, в агросектор, производительность в которых только падает, уже нельзя. Но самое страшное даже не это. К этому времени начались бы проблемы с пенсиями. Сейчас практически 80 процентов от пенсии выплачивается именно с бюджета. Пенсии постоянно индексируются, а тут еще подоспела популистская реформа по использованию денег ЕНПФ, что в долгосрочном плане только усилить нагрузку на бюджет. Однако, к сожалению, есть все основания полагать, что в среднесрочной перспективе цена на нефть в среднем падать не буде. А значит, мы будем продолжать существующую политику, поскольку никакого внешнего стимула для кардинальных изменений нет.

Разве что появится некий внутренний политический стимул в виде президента-реформатора, у которого будет чёткая экономическая программа. Но надо быть готовым к тому, что любые реформы какое-то время болезненно скажутся на зарплатах, на социальных выплатах, но через два-три года ситуация начнет улучшаться, начнет расти производительность труда и экономика в целом. Но пока никто на это не пойдет – всех вполне устраивает текущий статус-кво, основанный на нефтяной ренте. Нефтяная рента дает большую власть, дает большие коррупционные возможности, с которыми никто расставаться не собирается.

– Чтобы хоть как—то ваш безнадежный прогноз прокомментировать, можно привести в качестве «утешения» ухудшение макроэкономических параметров: растёт дефицит бюджета, инфляция, доходы населения падают, несмотря на все наши большие нефтяные доходы падает ВВП из—за бесконечных девальваций. То есть признаки для «оптимизма» все же есть?

– Ухудшения ситуации нет. Если взять хотя бы ту же самую Россию, то мы сейчас ее опережаем по росту ВВП, наш спад был не такой большой, прогнозы экономического роста на этот год — 4%. Как только вопрос с коронавирусом решится, большая часть населения вакцинируется, то это уже не будет сдерживающим фактором. 4% — неплохой рост, но это некачественный рост, обеспеченный опять же за счёт родства добычи нефти, сырья, металлов.

– Как вы можете прокомментировать обсуждаемое сегодня решение о полном запрете частной собственности на земли, сельхозназначения? Ведь все понимают, что оно продиктовано скорее политическими причинами, нежели экономическими?

– Честно говоря, большой политики я здесь не вижу. Я вижу сохранение текущего статус-кво. Я думаю, решение, принятое в 2016 году, было великолепным, но исполнение ужасным. То же самое случилось сейчас. В правительстве не оказалось лидера, который бы спросил: что мы хотим построить — рыночную экономику или экономику, где правят чиновники? Весь смысл этой реформы в том, что земля — это основное средство производства в сельском хозяйстве. Тогда будет динамизм предпринимательства именно среди фермеров. Сейчас они обыкновенные иждивенцы, сидящие на субсидиях государства и у них нет стимулов улучшать производительности. В 2016 году цель стояла как-то расшевелить отрасль, но, чтобы внедрить частную собственность на землю, нужно сделать громадные усилия, чтобы убрать коррупционную составляющую, непрозрачность земельных отношений, фаворитизм и т.д. Нужно было очень четко спланировать, например, и признать большие злоупотребления землей, ввести, наконец, тот же тот же космомониторинг, обеспечить прозрачность, наказывать плохих хозяев. Но власти пошли по пути наименьшего сопротивления, а чиновники сохранили свое исконное право распределять. То, что проблему отложили еще на 5 лет, будет сдерживать развитие эффективности сельского хозяйства. Во всем опять виноваты те чиновники, которые не могли политически очень грамотно объяснить народу, а победили крикуны, популисты, псевдопатриоты.

– Недавно разговаривала с одним чиновником, который обиженно сказал: «что бы мы ни делали, общество всё время недовольно». Он считает, что не надо торопиться, что в правительстве идут большие изменения, что власть меняется качественно, а реформы у нас будут эволюционными. Может, он прав?

– Это очень нормальная программа — сохранять текущий статус-кво. Но проблема в том, что через 20 лет нефть закончится, и наше следующее поколение спросит нас: «Чего вы ждали?»

Повторюсь — мне очень нравился тезис о вхождении в тридцатку развитых стран. Нужно было в лепешку разбиться, но отделить нашу сырьевую экономику от не сырьевой (сельское хозяйство, индустрия, торговля и пр.). А потом планомерно сравнивать себя с западными странами и признаться в том, что на самом деле разрыв с ними только растет. И происходит это только потому, что мы всё делаем через чиновников, а нужно, чтобы капитал, человеческие ресурсы, земля распределялась рыночным путем, чтобы деньги, земля уходили именно эффективным предпринимателям. Сейчас нами управляет именно тот чиновник, который вам жаловался, и который распределяет эти ресурсы, и распределяет их крайне неэффективно.

– Как бы вы охарактеризовали наше правительство с точки зрения своих взглядов? Кто они: консерваторы, либералы, демократы?

– Не либералы точно. Не знаю, как в политэкономии это называется, но, по моему мнению, это государственный олигархический капитализм. Вместо рыночных отношений нашей экономикой управляют государство и крупные финансово-промышленные группы. Я бы не сказал, что наше правительство много говорит либеральных подходах. Любая госпрограмма нарушает все экономические правила, когда государство финансирует узкую часть заемщиков по льготным процентным ставкам. Ну о каком либерализме, о какой рыночной экономике может идти речь?

– Последние решения, в том числе и по земле, и по ЕНПФ, скорее, продиктованы политическими причинами, а не экономическими. Можно ли сказать, что негласно тезис «сначала экономика, а потом политика» уже по факту пересмотрен?

– Изначально первый президент говорил, что экономика важнее, а потом начнём либерализацию политической жизни и т.д. Например, национализация частных пенсионных фондов, создание единого пенсионного фонда, создание «Самрук-Казына», Байтерек», рост «Отбасы банка» и т.д., — это не политика, Это как раз в русле той экономической политики, Я пока не увидел, что политика вышла вперёд и начала изменять ту экономическую структуру, которая была создана после кризиса 2008-2009 года.

– А если бы вас пригласили для разработки экономической стратегии Казахстана, какой концепт вы предложили?

– Единственный выход — создание конкурентоспособной, не сырьевой экономики, Нам нужно возвращаться к рыночной экономике, которую мы создавали, начиная с 90-х годов. Потом мы этот этап забыли и начали создавать вот эту государственную олигархическую систему. Поэтому моя точка зрения проста и понятна: резко сокращать участие и роль государства в экономике, вводить рыночные механизмы и развивать конкуренцию, уходить от антирыночной поддержки бизнеса, которой занимается сейчас государство. Самый эффективный инструмент, создающий конкурентоспособные, эффективные малые и средние, крупные предприятия — это только рынок. Как только мы начинаем защищать отечественных производителей от внешней конкуренции, давать им какие-то льготы, субсидии и т.д., они сразу теряют свою конкурентоспособность. А нам наоборот надо, чтобы наши малые, средние, крупные предприятия, выходили на экспорт без всякой защиты, сталкивались с этой конкуренцией и побеждали в этой борьбе. Но нужна очень жесткая политическая воля, чтобы они реализовывались.

– Но ведь понятно, что пока будет нефть, никто не будет добровольно делать реформы, отказываться от своей власти, от своего влияния. Но есть ли гипотетически еще какие—то триггеры, которые могут изменить ситуацию?

– Кроме низкой цены на нефть, других триггеров я не вижу. Пока у нас есть кубышка в виде Национального фонда, мы будем продолжать тратить эти деньги.

– Ещё один аргумент, который я иногда слышу в том, что сейчас не время увлекаться либерализмом потому что все страны, включая США и Западную Европу занимаются тем, что разбрасывают деньги с вертолёта. Что период пандемии — не самое лучшее время для рыночных механизмов, нужно поддерживать экономику, платежеспособность, малый и средний бизнес. Что вы думаете, по этому поводу?

– Не знаю, на чём основываются такие утверждения, если брать страны ОЭСР и США, то никакого отхода от рыночных идей там нет. Это стандартная ошибка, когда нет четкого понимания разницы между антикризисными краткосрочными мерами и экономической политикой в целом.

• 130
• 116