Узбекистан претендует на статус «энергетического хаба» Центральной Азии

Энергетический кризис в Казахстане вкупе с заявленными планами декарбонизации экономики привлек внимание власти и общества к развитию возобновляемых источников энергии (ВИЭ). Президент Касым-Жомарт Токаев в этом году поручил увеличить долю ВИЭ в электрогенерации Казахстана до 15% к 2030 году – в прошлом году она составила всего 3%.

Однако даже беглого знакомства с отраслевыми новостями ВИЭ достаточно, чтобы понять: несмотря на историческое отставание от Казахстана, на позицию лидера в этой сфере среди стран Центральной Азии претендует Узбекистан, власти которого в течение последних двух лет проявляют огромную активность в развитии альтернативной энергетики и, похоже, добиваются в этом ощутимых успехов.

Чем же отличается подход Ташкента? Прежде всего амбициозностью – Узбекистан планирует к тому же 2030 году довести долю ВИЭ до 30% или 12 ГВт, включая 5 ГВт солнечной энергии и 3 ГВт ветровых станций, с нынешних 10%. Впрочем, власти страны уже говорят о возможности повышения целевых показателей солнца и ветра до 7 и 5 ГВт соответственно, и претендуют на статус «энергетического хаба» Центральной Азии.

Четкие и амбициозные цели, по словам специалистов, привлекли в Ташкент крупных международных игроков, увидевших долгосрочные перспективы местного рынка.

Кроме того, почти все аукционы в Узбекистане проходят при участии международных финансовых институтов. Так, страна стала лидером программы Всемирного банка Scaling Solar, в рамках которой банк предлагает клиентам консультации, помощь в проведении конкурсов, готовые шаблоны контрактов и, разумеется, финансирование и страхование проектов.

Еще одно отличие заключается в частоте и масштабах аукционов. Узбекистан в этом году регулярно проводил конкурсы на проекты мощностью 100 МВт и выше, установив, к примеру, мировой рекорд цены на уровне 1,8 цента за кВт-ч на аукционе на солнечную электростанцию мощностью 220 МВт в Самарканде, который выиграла компания из ОАЭ, Masdar.

Казахстан на этот год запланировал пять аукционов на проекты суммарной мощностью 200 МВт, половина которой приходится на ГЭС, тогда как остальные проекты, ветровые и солнечные, заявлены мощностью по несколько десятков гигаватт.

По словам банкиров, финансирующих проекты ВИЭ, важную роль в них играет именно экономия масштаба, чем крупнее (в разумных пределах) проект, тем дешевле он может производить энергию.

Однако потенциально крупнейший проект ВИЭ в Казахстане – объявленный на прошлой неделе план постройки совместно с Total Eren гибридных ветровых электростанций общей мощностью порядка 1ГВт и соответствующих систем накопления энергии – почему-то прошел в обход аукционов, хотя, по мнению финансистов, именно проект такого масштаба мог бы установить новый ценовой рекорд в своем сегменте.

Тем более, что одним ключевых факторов в формировании цены для таких проектов выступает стоимость финансирования, ведь основной статьей затрат после ввода в эксплуатацию, к примеру, солнечной электростанции становится погашение привлеченных на ее постройку кредитов. И Казахстан, все еще имеющий преимущество перед Узбекистаном в суверенном рейтинге, мог бы конвертировать его в удешевление электроэнергии.

Справедливости ради, нужно отметить, Узбекистан, в свою очередь, обладает другим важным преимуществом – две трети электрогенерации здесь приходится на газовые станции, которые обладают большей маневренностью, чем преобладающие в Казахстане угольные, и таким образом лучше приспособлены для совместной работы с нестабильными по своей природе ветровыми и солнечными станциями.

Узбекистан платит за зависимость от дорожающего газа сокращением экспорта и переходом к импорту – теперь он покупает его у Газпрома. Для Казахстана же избавление от угля может стать еще более сложным вызовом, чем развитие альтернативных источников энергии.

Когда – и если – ВИЭ в Узбекистане потеснят газ, его можно будет просто направить на экспорт или переработку. Когда то же самое случится с казахстанским углем, властям придется решать, что делать с гигантскими предприятиями, которые его добывают, и целыми моногородами, выросшими вокруг разрезов.

Поневоле вспоминаются шахтерские забастовки позднего Советского Союза и раннего независимого Казахстана. Но теперь они наверняка будут еще и подкреплены лоббированием со стороны угледобывающих компаний и угольных ТЭЦ.

Некоторые специалисты приводят в качестве примера «конверсии» угольной промышленности практику использования бывших шахт в качестве резервуаров для гидроаккумулирующих электростанций.

Впрочем, на фоне текущего дефицита энергии, возникшего благодаря майнерам криптовалют (кстати, Министерство энергетики на прошлой неделе резко увеличило свою оценку «серого» майнинга до 1,2 ГВТ потребляемой мощности, что примерно соответствует расчетам exclusive.kz, сделанным на основе данных индекса CBECI), война с углем представляется проблемой будущего.

Сейчас же Казахстан ведет переговоры об импорте электроэнергии из России, которая, похоже не настроена субсидировать местную добычу биткоинов заниженными ценами аварийных перетоков.

Неясны пока и детали вызвавшего широкий резонанс гигантского энергетического проекта суверенных фондов Казахстана и ОАЭ, в рамках которого, как обещает Нур-Султан, будут построены солнечные, ветровые и гидроэлектростанции общей мощностью 5 ГВт.

• 75
• 75