Белорусский протест и российский транзит

Александр Баунов, Московский Центр Карнеги

Путин прервал двухнедельное молчание по поводу Белоруссии. Он дал большое интервью государственному телеканалу, часть которого пустили за два дня до выхода полной версии в воскресный эфир. Было важно, чтобы те кадры, где Лукашенко обещана помощь, если протест радикализуется, увидели до традиционных белорусских митингов и шествий выходного дня. 

Протестующим помощи не обещали, но согласились, что раз есть протест, есть и проблемы. Решение этих проблем, однако, не должно менять мирового баланса сил в худшую для Кремля сторону. Отношения народа и Лукашенко являются внутренним делом Белоруссии, пока остаются в рамках геополитического статус-кво, но перестают им быть и становятся поводом для вмешательства, если изменяют его не в пользу России. Однако само по себе отстранение от власти непрозападного диктатора без его согласия рассматривается как нарушение такого баланса, и внутреннее вновь становится внешним. 

Белорусский сюжет стремительно сводится до всем знакомого «Россия – с диктатором, Европа – с оппозицией». У оппозиции в ответ тут же появляются национально-освободительные интонации: уже не просто свобода, а еще и независимость. «Маршем независимости» назван очередной большой воскресный выход на улицы в белорусских городах. 

Все увидели, как сложное выражение упростили до известной формулы: борьба за власть внутри государств рассматривается как часть большого сюжета об их месте в глобальном противостоянии хозяев мира с теми, кто не желает хозяевам подчиняться. В этой перспективе само неподчинение диктатору выглядит не как восстание свободолюбивых граждан, а как мятеж глобальных лоялистов против революционного правительства.

Путин в очередной раз подтвердил, что, когда речь идет о странах, хотя бы отчасти непокорных Западу, властью являются те, кто ее удерживает, а не те, кто на нее претендует. Даже если удерживают спорно, а претендуют законно. Легитимность власти в любой стране для него оценивается не по качеству процедур и не по истинной популярности лидера, а по тому, сохранится ли прежняя дистанция между страной и Западом. Если сохранится, власть законна, если уменьшится – сомнительна. Законность власти внутри страны – производная от дистанции между ней и Западом вовне. 

Жестокость, если до нее дойдет, не делегитимирует. Наоборот, она свидетельствует о серьезном отношении к власти, а значит, к государству и народу: об этом был спор Путина с Медведевым о Каддафи. В такой глубоко патриархальной картине мира бьют действительно от отеческой любви. Для особенно приставучих и непонятливых отеческая жестокость оправдается примерами чужой, в стане зарубежных либеральных критиков, которые и в отцы-то толком не годятся: «правоохранительные органы Белоруссии ведут себя достаточно сдержанно», зато «в некоторых европейских странах люди гибли чуть ли не каждый день».

Отношение к белорусской власти помогает понять, как Владимир Путин видит собственную власть и вписанную в нее жестокость. Власть в России законна, пока непокорна, то есть пока поддерживает независимость от Запада, большую и равную нынешней. Жестокость оправданна, если направлена на поддержание этой дистанции. Претенденты, предлагающие сократить дистанцию, – опасные идеалисты или предатели. 

Две недели в Кремле наблюдали, достаточно ли у Лукашенко воли к власти, не будет ли раскола элит, не предадут ли силовики. Убедившись, что первое есть, а остального нет, окончательно выбрали его. Все равно на горизонте не видно тех, кто лучше гарантирует Союзное государство и равную или большую дистанцию от Запада. В других вариантах речь идет о равной или меньшей дистанции.

Правда, даже часто упоминаемый раскол элит или силовиков не будет сигналом уйти ни для Лукашенко, ни для самого Путина: Асад, Каддафи, Мадуро и при расколе не уходили, и, в его понимании, правильно делали. 

Сам внутриэлитный раскол будет принят в расчет, только если элита раскалывается на дружественных и не менее дружественных. Если раскол происходит на дружественных и враждебных, то он просто делает Белоруссию больше похожей на Украину, где он никак не отвратил от поддержки своих против чужих. 

Насилие со стороны власти – защита, насилие со стороны улицы – нападение. В случае Белоруссии – нападение на страну ОДКБ, запускающее действие статьи о взаимной помощи. Причем это нападение именно внешних врагов. Даже если нападают свои, это происходит в интересах внешних сил. Свои в момент нападения на власть становятся чужими. Значит, можно воевать и слать военную помощь. 

Это вполне объясняет, почему Навальный может проходить не по ведомству внутренней политики с его методологами и политтехнологами, а по ведомствам защиты от внешних угроз совсем c другими специалистами, штатными и внештатными. Отравление Навального, независимо от уровня решения, вписывается в эту идущую с самого верха геополитическую простоту взглядов. 

Протестовать допустимо, но не для того, чтобы взять или сменить власть, а для того, чтобы власть услышала и исправила отдельные недостатки. Заявка на смену власти – тоже нападение. Любой орган, созданный протестующими для переговоров о передаче власти, незаконен, потому что в законе про него ничего нет. Это давно знакомый путинский буквализм, который не мешает менять букву закона вопреки его духу. 

Военная и полицейская помощь Лукашенко – внутреннее дело российской и белорусской власти, она не нуждается в международном одобрении. Не только по причине совместного членства в ОДКБ, она и в Сирии не нуждалась. Однако благодаря ОДКБ здесь, в отличие от Украины, о помощи говорят заранее, открыто и буднично: «Александр Григорьевич попросил меня сформировать определенный резерв из сотрудников правоохранительных органов, и я это сделал».

Европе дают понять, что вопрос о власти внутри общего контура российско-белорусской системы безопасности будет решаться без нее. Никакого приглашения к посредничеству не будет, все происходящее – внутреннее дело.

Европа со своей стороны пока не может сформировать для Белоруссии предложение, аналогичное хотя бы украинскому. Украинский опыт признан в Европе опасным, в том числе из-за реакции России, которую Запад не смог ни предотвратить, ни обратить вспять. А теперь у Европы, ослабленной брекзитом и разоренной ковидом, еще меньше возможностей, чтобы наказать Россию или вознаградить протестующую Белоруссию. Невыполнимые обещания интеграции для (сравнительно более подготовленной к ней) Белоруссии ради геополитической победы признаны безответственными. 

Российские государственные СМИ переключились со сравнительно честного показа протестов и тональности «Белоруссия не Украина» на «в Белоруссии, как на Украине». Сбитому было с толку российскому телеобывателю теперь все снова понятно.

Запутанная коллизия «дружественный народ против дружественного режима» распутана самым примитивным образом. Из двух друзей настоящим признан режим. И где-то там его тихо поддерживает правильный народ. А тот, который шумно не поддерживает, рано или поздно проявит свою враждебную сущность. А не проявит, враждебность ему можно приписать. Любая символика, отличная от государственной, постепенно с подачи Лукашенко маркируется как фашистская.

Внутренний российский рынок общественного мнения, уставший от Путина, все равно пока еще в два раза больше за Лукашенко, чем против (50 с лишним процентов на 25). Это тоже имело значение, когда принималось решение пойти за Лукашенко. 

Путину не нужно, чтобы в Белоруссии было как в Армении. У Армении с Карабахом нет перспективы уйти в сторону Запада, а у Белоруссии без Лукашенко есть. Ему не нужно и смены президента-узурпатора совместными усилиями с Европой, как в Молдавии, потому что Молдавия давно чужая, а Белоруссия – своя. 

Судя по скорому и не считающемуся с издержками упрощению белорусского сюжета, в Кремле не будут усложнять и собственную жизнь, когда дело дойдет до вопроса о власти в России. После недолгих колебаний в отношении Белоруссии было избрано самое простое, «дефолтное» толкование про цветную революцию, больше всего соответствующее поляризующему восприятию мира через геополитическое противостояние хозяев и бунтовщиков. Точно так же до этого внутри самой России после недолгих колебаний по умолчанию был введен в действие план обнуления – тоже самый незатейливый из всех возможных сценариев.

Простота того, как было изготовлено российское обнуление и перетолковано белорусское противостояние, указывает на то, что и вопрос о власти Путина может решаться по простейшей формуле: «Давайте спросим людей, хотят ли они видеть меня президентом». Но если люди, как в случае с Лукашенко, вдруг ответят, что не хотят, ответ не будет засчитан. В момент неверного ответа граждане начинают трактоваться не как граждане, а как вольные или невольные пособники внешнего противника, заблудшие или злонамеренные коллаборанты, овцы или волки.

Так происходит окончательная геополитизация любого внутриполитического действия. Она упрощает любое неприятное решение. Например, выборы – не внутренний вопрос о власти, не обратная связь между населением и правительством, а акт внешнеполитической обороны, и к их результатам надо относиться соответственно. Так же надо относиться к свободе собраний, печати, историческим публикациям, допинговым расследованиям, художественным фильмам, инвестициям и так далее.

Внутриполитическая субъектность белорусского народа важна, но вторична по отношению к внешнеполитической субъектности белорусской власти как участника глобальной балансировки сил. Требование свободы можно учитывать, пока оно не входит в противоречие с задачей поддержания геополитического равновесия. То же самое касается требований народа самой России. Оба народа – объект, материал для организации сопротивления глобальным гегемонистам, поэтому самое важное, чтобы этот материал не попал в чужие руки. 

Внешнеполитическая рамка изменяет форму и содержание любого внутреннего действия: кажется, это про частное, а оно про общее; кажется, про свое, а нет – про чужое. А чужим занимаются профессионалы, тут никак без опыта, специальных знаний и широких горизонтов. Ведущий специалист в области внешней политики в России – президент, он занимается ею по Конституции и решает все вопросы как геополитический стратег. В том числе вопрос о собственной власти и власти соседнего автократа. 

• 45
• 45