Канат Нуров: «Правительство уже не доминирует над парламентом как прежде»

Новый парламент Казахстана работает уже сто дней. Каната Нурова, члена Комитета по финансам и бюджету мажилиса парламента, называют «депутатом новой формации». Его внезапное появление в рядах «Нур Отан», а затем и в парламенте было воспринято неоднозначно. Тем не менее, он сказал exclusive.kz, что «быть собой ему никто не мешает».

– Прошло 100 дней вашей работы в парламенте. Какое главное открытие вы сделали для себя в новом качестве?

– Мои ощущения сразу после прихода в парламент и те, которые я чувствую сейчас — это две большие разницы. Раньше я был уверен, что парламент несет более представительские функции, существуя больше для проформы. Теперь я убедился, что это не так и он действительно не просто является представительной ветвью законодательной власти, но и влияет на правительство как исполнительную власть. За это, наверное, надо благодарить Елбасы – покинув государственную власть в пользу партийной власти, он резко повысил роль партии и ее представителей в парламенте. Возможно так уже и раньше было, работало не для отвода глаз, но сейчас это точно во многом не так…

 – Правительство и правящая партия представляют одну и ту же политическую платформу. Вы писали о том, что почувствовали возможность влиять на правительство. Как вы сегодня можете охарактеризовать отношения между правительством и парламентом?

– Отношения сложные. Правительство пытается по-прежнему доминировать над депутатами, давит, чтобы депутаты отказались от своих существенных поправок, от каких-то законопроектов. Но у нас авторитетный спикер, который умеет поставить на место правительство, и при этом не поссориться с ним. Это важный момент: если не будет согласия между парламентом и правительством, не будет и взаимодействия.

Помимо этого, я почувствовал негласную корпоративную солидарность между депутатами. Они не сносят поправки друг друга, пытаются убеждать каждого депутата, чтобы он сам снял поправку. И даже если он этого не делает, она «висит» до тех пор как не принятая, пока не будет согласована всеми или снята самим инициатором. Я считаю, что это сильно увеличивает влияние каждого депутата. Да, правительство по-прежнему полностью управляет, но парламент стал уже править.

– Возможно ли, что это ваше личное восприятия, потому вы сейчас внутри процесса – это первая версия. Вторая версия: так было всегда. Или, наконец, действительно парламент начал выполнять свои классические функции и быть альтернативным полем для принятия решений? Как вы думаете, какая из трех версий более близка к реальности?

– Нельзя, конечно, исключать, субъективность восприятия, в том числе моего, хотя я сторонник научного подхода и всегда стараюсь отделять личное и быть беспристрастным. Тем не менее, я считаю, что третья версия наиболее близка к правде. То, что первый президент страны отказался от государственной должности, сильно повлияло на усиление парламента и в целом гражданского общества. Потому что парламент — это представитель прежде всего гражданского общества — политических партий, даже если это правящая партия, она тоже гражданское общество. Нельзя думать, что парламент – это только «Нур отан». Я вижу, что другие партии «Ак Жол», «Народная партия» и другие, хотя они не в большинстве, реально задают тон во многих процессах.

– То есть вы считаете, что в парламенте есть реальная многопартийность и она не формальна?

– Я бы не стал утверждать, что все эти партии совсем разобщены, но все таки это разные партии. Я это почувствовал и даже несколько завидую другим партиям, потому что нам, депутатам «Нур Отана», очень трудно пробиться со своими запросами через фильтр фракционного принятия решения. В это время другие партии любой запрос принимают очень быстро, по нему принимаются решения и им достаются все лавры. Они отвечают на запросы общества более гибко и оперативно.

– Сейчас один из самых обсуждаемых вопросов – правовой статус земли. Я согласна с вами, что к сожалению, принятые решения о запрете передачи земли иностранцам в частную собственность носят, скорее, политический характер, но никак не экономический. В то же время в той же Украине при абсолютно идентичных условиях было разрешена частная собственности на землю, пусть и с большими оговорками. И сейчас это меры уже привела к очень хорошим экономическим изменениям: в АПК хлынули инвестиции, стоимость земли поднялась, а сельское хозяйство Украины бурно развивается. Как вы думаете, есть ли какое-то «соломоново решение», чтобы все были довольны?

– Я сам последовательный сторонник частной собственности на все, в том числе и на землю, поскольку это позволяет более оперативные решения и эффективное управление, а экономика зависит от управления. При этом, очень важны не столько лучшие, сколько своевременные решения. И в этом отношении, я с вами согласен, что пример Украины показывает, как важна частная собственность на землю. Но у нас очень сложная геополитическая ситуация, и я считаю, что решение президента было продиктовано политической необходимостью: у нас внутренние условия сложные, коррумпирован госаппарат и, в конце концов, этого хочет наш народ и президент действовал по его воле. Я считаю, что это правильное решение, хотя у него есть свои издержки. К примеру, запретили не только частную собственность в целом, но и землепользование, даже для казахстанских юридических лиц с иностранным участием. Я считаю, это явный перебор. Тем не менее, это в целом вписывается в логику политического решения.

Что мы можем сделать? Во-первых, мы можем создать внутренний рынок частной собственности на права землепользования. Тогда права могут быть объектом частной собственности, а значит мы можем их секьюритезировать, превращать в ценные бумаги, чтобы они свободно могли вращаться на финансовом рынке, закладываться в банки под кредитное финансирование.

Кроме того, давайте вспомним, откуда возник шум вокруг этого вопроса, помимо многовековой синофобии. Дело в крупных латифундистах, которые ничего не делают с миллионами гектар земли, а в этом время сельское хозяйство разваливается. Я думаю, надо подумать о создании агропромышленной корпорации, куда фермеры будут заходить землей, а государство деньгами, только не в виде субсидий, а в виде работающего капитала. Тогда мы хоть как-то ликвидируем эту черную дыру в сельском хозяйстве, потому что эти бесконечные субсидии превратились в своего рода бизнес и с этим уже надо что-то решать. Мы тем самым создадим реально большие фермерские хозяйства, не хуже совхозов и колхозов, где будет единая агрономия, маттехсервис и прочая инфраструктура.

Кроме этого, пора навести порядок с незаконной деятельностью акиматов, передававших земли общего пользования передавали в частные руки и лишали тем самым аульчан права прохода и выпаса на этих землях. Я считаю, надо отменить незаконные решения и компенсировать убытки от расторжения этих договоров за счет тех, кто эти решения принимал. Но дальше ограничивать рынок земли я просто смысла не вижу. Мы должны остановиться и начать развивать рынок земли исходя уже из этой точки.

– Вы думаете, мы еще не прошли точку не возврата? Какие- то еще опции еще не упущены?

– Я думаю да, вы правы. Во-первых, речь только о землях сельхозназначения. Во вторых, речь идет о запрете только для иностранцев. На самом деле не все так страшно. Просто мне в целом эта тенденция не нравится. Мы можем вполне развернуть всё в сторону либерализации рынка земли, по крайне мере прав на нее. Я бывает спорю с теми, кто против частной собственности на сельхозземли. В частности, я имею ввиду Мухтара Тайжана. Надеюсь, я смогу его переубедить, как в свое время мы договорились с ним о гражданском, а не этническом национализме, тем более он не против рынка прав землепользования.

– Вы член Комитета по финансам и бюджету Мажилиса Парламента. Что вы можете рассказать о работе этого комитета? Вокруг чего идут основные баталии?

– Главная задача комитета по финансам и бюджету, как и любого комитета — утверждение и контроль исполнения бюджета. В нашем случае речь о государственном бюджете, а также развитии финансового рынка. Вокруг чего  идут основные баталии – как распределяется бюджет, и здесь нет тех, кто представляет государство в целом, каждый представляет какую то территорию или отрасль. Мне повезло в том, что я пришел из НСОД, но и я сохранил какие то свои «пристрастия» к науке и образованию прежде всего. Я эти вопросы всегда лоббирую, продвигаю. Так что святых здесь нет: основная борьба идет за распределение бюджетных средств.

– В контексте предстоящих выборов сельских акимов, даже если предположить, что они пройдут почти идеально, но факт в том, что у акимов нет достаточных финансовых ресурсов, чтобы выполнить свои обещания. У них по-прежнему нет ни финансовой, ни, тем более, политической самостоятельности. Обсуждается ли эта проблема в стенах парламента? И как вы вообще видите бюджетные отношение между центром и регионами?

– Да, такая проблема действительно есть. Но уже сейчас все больше местных налогов остается в нижних бюджетах и, надеюсь, эта тенденция продолжится. А вообще, я считаю, что в центр должна уходить пропорционально одинаковая доля всех налогов, которые та или иная территория генерирует. Тогда никому обидно не будет. И уже центр должен перераспределять дотации отстающим территориям и на прочие нужды общего характера.

Также по госбюджетированию есть еще одна проблема, все представлено в одном итоговом виде бюджета – кассовом, без разбивки на операционный, инвестиционный, закупочный и балансовый бюджеты.  При этом естественно кассовые платежи называются расходами, что в корне неверно, доходы и расходы это только операционная часть госбюджета. Здесь надо навести порядок. На пленарке мне не дали эти вопросы задать, но я надеюсь что в Рабочей группе по совершенствованию бюджетного законодательства мои коллеги поддержат меня.

– Несмотря на общую поддержку «линии партии», вы даже для парламента – человек не совсем типичный. Тем не менее, нужно следовать установленным правилам игры. Кстати, каковы они? Как произошла психологическая и профессиональная адаптация? Есть ли издержки в открытости как Вашей фишки..?

– Не хотелось бы копаться в том, что Вы накапываете, но тем не менее… Не думаю, что я нетипичный. Здесь много не менее оригинальных личностей, чем я. Я вообще не люблю выделяться – говорю только в силу духовной необходимости, тогда, когда не можешь уже,  когда совесть велит уже что то делать и ты обязан. Но если есть возможность молчать, я молчу. Что касается правил, то все очень просто на самом деле, прежде всего, я считаю важным соблюдать, с одной стороны, партийную дисциплину, а с другой — быть собой. Мне никто здесь не запрещает быть собой, и никто не может этого запретить, и никто не хочет, это новая линия партии. Единственное, не надо использовать ради своей дешевой славы то политическое положение, которое тебе доверила партия. Если согласовываться, а не действовать исподтишка, то все возможно. И мне кажется это правильным. Мало ли кому какая идея кажется гениальной, но надо убедить в этом и фракцию: если она правильная, то пробьет себе дорогу. А если нет, то это может только дезориентировать общество.

Я думал, что первые 100 дней должны пройти, и это было правильным, я мог на эмоциях выразить что-то не то. Основная издержка открытости в том, что ты стремишься согласоваться со всеми, и даже сочувствуешь, сострадаешь ко всем кто к тебе обращается. Вот к чему ведет открытость. Не просто как хотел, что думал, так и сказал. Открытость это когда ты согласовываешься, а не просто выражаешь свое мнение. Самое главное — я не родился таким, а сам пришел к открытости в результате своего личностного развития и глобальной исторической необходимости. Мы видим как нарождается информационное общество по всему миру и каждый человек должен быть открыт к накоплению информации, поэтому ничего нового я не открываю в плане открытости. Это общий тренд, я думаю, и  все депутаты в Казахстане, и не только они, в силу степных традиций открытости, будут личностно открыты к накоплению информации и всё будет хорошо.

– Есть поговорка: «Что астанинцу хорошо, то алматинцу – смерть». Вы не боитесь стать «своим» в коридорах левого берега Астаны и потерять свою самобытность?

– Самобытность я потерять не боюсь, потому что не считаю себя особенно оригинальным человеком, я вообще то обычный простой человек. Поэтому я не боюсь стать своим в коридорах власти – наоборот, я хочу стать своим. Только так я смогу реализовать то видение будущего нашей страны, которое описано в Манифесте Просветителей информационного общества и с которым я пришел сюда от Аспандау, от Национального Совета Общественного доверия. Я показывал это и своим коллегам по Нацсовету, и Президенту страны тот образ будущего, того, что мы построим в Казахстане Информационное общество как открытое гражданское общество с правовым государством. Это же довольно понятный всем идеал. Поэтому я хочу стать своим в этих коридорах власти, чтобы реализовать это видение.

• 70
• 60