Сломает ли полный перевод на казахский язык систему госуправления?

В своем выступлении на юбилейной сессии Ассамблеи народа Казахстана Токаев вдруг достаточно жестко высказался на достаточно деликатную языковую тему. В Казахстане никто не имеет права навязывать людям, на каком языке им говорить в личном общении и во время публичных выступлений» – сказал президент фразу, мгновенно ставшую самой цитируемой. Тем временем, госслужба в Казахстане более чем на 90% моноэтнична, а около трети госслужащих не владеют государственным языком как рабочим, – утверждают лингвисты.

Идея на вырост

У казахстанца казахско-украинского происхождения, тюрколога-политолога, эксперта Тюркской Академии Тимура Козырева базовыми рабочими языками являются казахский и русский.

– В 2003-2005 годах я работал в Туркестане, в Международном казахско-турецком университете (МКТУ), – рассказывает он. – В силу местоположения и возложенной на вуз миссии там сформировалась уникальная образовательная площадка. Приехав туда, я не владел академическим казахским, но должен был преподавать на нем. Первые недели и месяцы, конечно, мучился, но там все шло по известному принципу: «не умеешь – научим, не хочешь – заставим». Осваивая эту школу, я заодно наблюдал за происходящими процессами.

Заметил, что на казахском языке преподаватели говорили совершенно чисто, а в разговоре на русском смешивали два языка, то есть как везде – только наоборот. Шұбарланып кеткен орыс тілі болды.

Главный фактор – хотя русский язык не запрещали и на нем шло преподавание дисциплин в русских группах, но делопроизводство было полностью переведено на казахский язык в масштабах отдельно взятого коллектива.

С тех пор я убежден: кардинальный сдвиг в переходе на государственный язык наступит тогда, когда это будет сделано в масштабах страны. Только после этого, на мой взгляд, начнется естественная цепная реакция во всех остальных сферах, причем без всякого принуждения и в достаточно короткий срок.

– Но как этого добиться?

– Еще в 2018 году ИМЭП (Институт мировой экономики и политики) провел социсследование среди госслужащих по уровню владения ими государственным языком. Обнаружилось, что в высшем руководящем (старшее поколение) и в низшем (недавно пришедшая молодежь) звене управленцев с этим все в порядке, но в среднем, если не большинство, то очень многие, может быть, и владеют бытовым казахским, но вести на нем делопроизводство не в состоянии.

Думаю, с тех пор мало что изменилось. Если нужно решить задачу перехода делопроизводства на государственный язык в спринтерский срок, то надо это звено заменить или быстро переучивать.

Реально ли это сделать так, чтобы не сломать машину госуправления – это уже совсем другой вопрос. Предполагаю, что эту проблему все-таки надо решать эволюционным путем. В принципе, тренды в обществе, работают на казахский язык, и рано или поздно он будет по-настоящему государственным.

С другой стороны, быстрое решение языкового вопроса – не главная проблема страны на данном этапе. Есть гораздо серьезные проблемы и вызовы.

– Чем языковой вопрос в нашей стране отличается от других стран СНГ?

– Здесь основные различия унаследованы еще с советского периода истории. Например, в Белоруссии этот процесс, насколько я знаю, до сих пор в начальной стадии. Хотя коренных белорусов на момент развала СССР в республике проживало свыше 80%, языковая русификация зашла там куда дальше, чем у нас, и сейчас мы ушли от них далеко вперед.

Что касается Украины, ее ближайшей соседки, то она не была полностью русифицирована. Для очень значительной части ее населения украинский всегда был и родным, и рабочим – делопроизводство велось на нем.

В республиках Южного Кавказа проблем с родным языком не было никогда. В Узбекистане – тоже, хотя позиции русского языка там были сильнее, чем, например, в Армении. А, к примеру, Кыргызстан в данном вопросе во многом похож на нас.

И причины в каждом случае – свои.

– Но почему близкородственный русскому украинский смог в итоге состояться как самостоятельный национальный язык?

– Этот вопрос больше касается давней истории. В Украине в XIX веке состоялся процесс ассоциации этнического языка с определенными социально-политическими ценностями. Патриотические стихи Тарас Шевченко появились именно в этот период. Что интересно, прозу (дневники, например) он писал на русском, так ему было проще, но стихи – сознательно на украинском.

У него и окружавших его людей главной идеей была борьба против крепостного права, которое тогда уже изживало себя, но Украина была частью Российской империи. Борьба шла за социальное освобождение и в то же время за этническую эмансипацию. Одно с другим в итоге совпало, идея свободы прозвучала на народном языке, который многие тогда считали «сельским диалектом». И, став языком свободы, он стремительно превратился в национальный язык, удивив многих современников. А советская власть впоследствии лишь закрепила свершившийся факт.

Отмечу: сам по себе язык – всего лишь средство передачи мысли, но когда он передает особенную идею, которая зажигает массы людей, тогда этнический язык становится национальным.  

– Вы разделяете мнение, что казахстанцы на основе языка тоже начинают превращаться в единую нацию?

– Это однозначно идея «на вырост». Мы этого хотим, конечно, но для «превращения в единую нацию» важно даже не то, чтобы все поголовно заговорили на казахском – должна появиться гражданская нация как феномен сознания.

К примеру, языком французской нации является французский, американской – английский и т.д., то есть в данном случае в первую очередь речь идет о языке государства. Но гражданская нация – это не только общий язык, это эмоционально сплоченная неформальная общность.

Этот исторический момент у нас пока еще не наступил, но мы сейчас к нему гораздо ближе, чем в начале независимости. Поэтому утверждать, что мы совсем «граждански незрелы», я бы не стал. Хотя политическая нация у нас, действительно, консолидируется постепенно – асықпай, как говорят казахи.

В целом, при всем критицизме по отношению к нашей модели, она неплохо функционирует, основные процессы движутся в правильную сторону, Надо просто не мешать этому, то есть не трогать то, что работает, а жить по Абаю: «Ақырын жүріп, анық бас».

Да, в силу всех известных обстоятельств государственный язык у нас внедряется не так быстро, как хотелось бы.И это, кстати, совсем не «межнациональный» вопрос. Вернемся к госслужащим. Как известно, их состав у нас более чем на 90% моноэтничен (это не «хорошо» и не «плохо», просто факт), но, как я уже говорил, около трети госслужащих не владеют государственным языком как рабочим.

Иначе говоря, как справедливо отмечает целый ряд экспертов, русскоязычная часть казахов уже полностью самостоятельно воспроизводит русскоязычие, то есть, это уже сугубо «внутриказахский» вопрос.

Охранительный настрой

– И все же – почему процесс консолидации нации в Казахстане тормозится?

 – Я не стал бы утверждать, что у нас совсем нет гражданской нации, но она как бы under construction – находится в процессе строительства, и он будет довольно долгим.

Еще в советское время казахский этнос четко осознал себя как политическая нация, поэтому в любом случае консолидация может быть только вокруг казахского народа и никак иначе. Но дело в том, что казахи в ХХ веке понесли чудовищные потери, которые, отразились на психологии общества. Поэтому пока общий настрой не на инклюзию и абсорбцию, а на самосохранение этноса.

Приведу пример из жизни. Еще в середине нулевых, в ЦОНе одного из городов Южного Казахстана я лично был свидетелем показательного эпизода, когда казахстанец, этнический кыргыз, пытался своему новорожденному сыну дать фамилию от своего имени, но ему ответили отказом, мотивируя тем, что он не относится к представителям коренной национальности. В подтверждение вынесли талмуд с правилами. Оказалось, что правом давать ребенку фамилию от своего собственного имени с окончанием на «-улы» обладают только этнические казахи, как минимум, «по паспорту».

Когда я своим удивлением поделился с десятком коллег-экспертов, только один человек, который много лет прожил в Америке, сказал, что это неправильно. Остальные уверенно заявили: «Дұрыс, рұқсат бермеу керек! Ертең арамызга сіңіп жүрмесiн!». Кстати, этот пример можно расценивать как тест для каждого из нас.

Я думаю, что и сейчас, спустя 20 лет, в нашей массовой психологии вряд ли что-то изменилось. Более того, лично мне приходилось слышать даже такие перлы как: «Вообще, өзге ұлттарға қазақшаны үйретіп қажеті не? Өзіміз ғана білсек болды ғой…» («Зачем неказахам знать наш язык? Пусть он будет только для нас самих»).

Еще один тестовый вопрос. В России, Украине, Азербайджане давным-давно отменили графу «национальность» в паспортах и удостоверениях личности. Согласны ли вы отменить ее в Казахстане? Ок, давайте в обмен на это официально назовемся «Қазақ Республикасы», но без указания этничности в паспорте. Это не рекомендация правительству, а просто провокативный вопрос «на засыпку». Ответ общества на него скажет о многом.

Принципиально не хочу судить – хорошо это или плохо, но объективная реальность такова: общая атмосфера казахского общества сейчас не ориентирована на то, чтобы кого-либо абсорбировать и ассимилировать. Когда говорят: «Өзіміз енді көз ашып жатқанда, біреуді қазақ қылып қажеті не», деген сияқты, то этот охранительный настрой можно хорошо понять, учитывая те потери, которые понес казахский народ в прошлом веке, а также масштаб советской русификации.

Но сегодня это объективно тормозит формирование гражданской нации в нашей стране. Никаких рецептов, просто диагностика.

– А как вы относитесь к тем, кто утверждает, что у нас можно быть казахом, не зная языка, главное – быть мусульманином?

– Ислам играет определенную роль, но лишь «в одну сторону» – в том смысле, что в общественном сознании реально существует установка: «казах – значит, мусульманин». И на это есть глубокие историко-культурные причины.

Но отсюда не следует автоматически, что «мусульманин – значит, казах».

Чтобы быть именно этническим казахом, прежде всего, необходимо знать семь поколений по мужской линии. Но по такому принципу кто-то может войти в этнонациональный коллектив, а кто-то – нет. Тут что-то если и изменится, то постепенно и не очень скоро.

В прошлом казахский «ру» был военной, политической и экономической единицей. Нередко пришлые индивиды или даже целые родовые группы де-факто включались в такой коллектив, и лишь потом это задним числом «оформлялось идеологически». Так появлялись кірме рулар. Но сегодня казахский род – неформальная, исключительно кровнородственная общность. Поэтому и войти в него отныне проблематично.

Утверждать, что это плохо, тоже нельзя. Кто сказал, что все должны быть как США и Франция? Допустим, Япония – очень развитая страна, но для того, чтобы быть не просто гражданином Японии, а именно японцем, нужно родиться им, «стать японцем» невозможно. Но ведь это не мешает ей быть развитой страной. И никто не скажет, что японцы «не состоялись как нация».

Могут возразить: Япония – это страна «языческой» (синтоистской), а не монотеистической культуры. Но и в мусульманских странах классическую гражданскую нацию «французского типа» я вижу только в Турции. Хотя, может быть, тут мне не хватает информации.

Кстати, возвращаясь к роли родовой структуры казахского этноса. С одной стороны, она тормозит ассимиляцию неказахов. Но, с другой – наличие родоплеменной структуры служит неким стержнем этнической идентичности даже для тех казахов, кто не знает родного языка, но зато может назвать семь поколений предков – жетi ата.

Особенно важную роль это сыграло в советское время для тех, кого сейчас называют «асфальтными». Тем более, что религия тогда была под запретом, и даже частично «приблизиться к казахству» через ислам было в то время невозможно. Но именно благодаря традиции «жетi ата» казахский этнос сохранил тогда свою целостность, не «порвался» на две части по языковому признаку.

Другое дело, что одного жетi ата может быть недостаточно, современные вызовы заставляют четко выбирать уже не просто этническую, а цивилизационную идентичность.

• 117
• 683