В Казахстане безработных больше, чем в России?

По расчетам Евразийской экономической комиссии (ЕЭК), в Казахстане зарегистрировано больше всего безработных среди всех стран ЕЭАС – даже больше, чем в России. Одновременно с этим официальные данные говорят о том, что в Казахстане в последние годы уровень безработицы находится на относительно низком уровне примерно в 5%, а в начале этого года уровень безработицы вообще достиг исторического минимума – 4,6%. Как так получилось? Что не учитывают официальные показатели? И почему госпрограммы по увеличению занятости работают только на бумаге?

Растиражированная по многим СМИ новость о том, что в Казахстане выше безработица, чем в России, вводит в заблуждение. На самом деле в докладе ЕЭК речь идет об официально зарегистрированных безработных, то есть тех, кто стоит на учете. В России таких 283 тысячи человек, а в Казахстане примерно 333 тысячи.  

На самом деле, в России, по официальным данным, примерно 2 миллиона безработных (2,4%), а в Казахстане – около 450 тысяч (4,6%). Если сравнивать с другими странами ЕАЭС именно уровень безработицы, то в этом случае Казахстан окажется на втором месте после Армении (12,9%). В Кыргызстане официальная безработица составляет 4,1%, а в Беларуси 3%.

У других наших соседей из Центральной Азии дела хуже. В Узбекистане 6,8% безработных, а в Таджикистане (6,9%). Причем в отличие от Казахстане в этих странах очень высокая трудовая миграция (в основном в Россию) – до 40% таджикистанцев работает за рубежом, и более 2 миллионов узбекистанцев. То есть многие просто не числятся безработными в стране своего гражданства.

Однако обольщаться не стоит. Даже представители власти говорят о том, что реальная картина рынка труда куда менее радужная. Например, мажилисмен Елнур Бейсенбаев недавно заявил, что реальная безработица, по разным оценкам, может составлять не менее 12%, или около 1 млн человек. По мнению депутата, «это приводит к искажению ситуации на рынке труда и, как следствие, к неэффективности программ по обеспечению занятости населения».

Дело в том, что в методологии расчета безработицы не учитываются самозанятые, хотя к этой категории обычно относятся те, кто не имеет постоянной работы и постоянного дохода. Эксперты называют это «скрытой безработицей». 

Молодежь в зоне риска

Наиболее уязвимая категория – молодые казахстанцы в возрасте до 34 лет. Несмотря на то, что официальная статистика утверждает, будто молодежная безработица составляет всего 3,2%, реальная ситуация намного сложнее. Более точным индикатором является показатель NEET (Not in Education, Employment, or Training) – тех, кто не учится, не работает и не проходит обучение. В Казахстане он достигает 6,6%, что, по данным аналитического обзора Halyk Finance, выше среднего уровня по Центральной Азии.

В отдельных регионах ситуация еще хуже: по данным на 2023 год, доля молодежи NEET составляла более 10% в Карагандинской и Туркестанской областях и 11,7% в Мангистауской области. В Концепции региональной политики Казахстана на 2025-2030 годы даже отметили, что из-за этого в данных регионах есть «потенциальные риски социальной нестабильности и повышенный уровень протестных настроений» (мы делали об этом отдельный материал: «Выберет ли молодежь Токаева своим президентом»).

Все бы ничего (и не такое пережили), но население Казахстана стремительно молодеет. С 2030 года на рынок труда ежегодно будет выходить до 300 тысяч молодых людей. Если не будут созданы условия для их профессиональной реализации, страна столкнется с новой волной скрытой безработицы и, возможно, эмиграцией в сторону северного соседа, где работы всегда больше. Особенно тревожна ситуация в регионах, где у молодежи меньше возможностей для образования и карьерного роста.

При этом уровень трудовой мобильности среди молодежи остается низким – не все готовы переезжать в крупные города из-за высоких цен на жилье и отсутствие инфраструктуры поддержки. Это приводит к явной диспропорции рынка труда внутри страны: в мегаполисах конкуренция слишком высока, а в малых городах и сёлах – нехватка рабочих мест.

Но дело не только в рабочих местах, проблема в том, что между рынком труда и образовательной системой всегда находилась пропасть. Согласно данным Министерства образования и науки, менее 40% выпускников колледжей находят работу по своей специальности. Для вузов этот показатель также далек от идеала. Молодые специалисты оказываются недостаточно подготовленными к реальной профессиональной среде.

Причина – в отставании образовательных программ от потребностей экономики. Многие учебные заведения до сих пор ориентированы на устаревшие профессии или преподают теорию без достаточной практики. В результате рынок труда испытывает дефицит специалистов с актуальными навыками, а выпускники вынуждены либо переучиваться, либо идти в неформальный сектор.

Кто в ответе?

В конце 2024 года президент Касым-Жомарт Токаев заявил: «Государство создает условия, но работать должен сам человек. Труд – это не наказание, а источник достоинства». Его речь сопровождалась торжественным объявлением 2025 года «Годом рабочих профессий».

Эти слова отражают смену идеологического акцента: от социального патернализма – к личной ответственности. Государство предлагает «инструменты», а каждый гражданин должен сам проявлять инициативу. Однако в условиях структурной безработицы и системных проблем такая риторика звучит оторвано от реальности.

Государство предпринимало некоторые попытки увеличения занятости населения через специальные программы. Впрочем, эффективность этих программ была и остается очень низкой.

В 2023 году правительство утвердило Концепцию развития рынка труда на 2024–2029 годы, предполагающую создание 3,8 млн рабочих мест. Из них почти 1,8 млн – с государственной поддержкой. Программа охватывает цифровизацию обучения, переквалификацию, поддержку предпринимательства и стимулирование занятости среди молодежи и уязвимых групп. Однако, как отмечают эксперты, у этой программы, как и у ее предшественников, есть фундаментальные проблемы.

Как и во всех сферах, одной из главных наших проблем является чисто формальный подход к делу. Большинство госпрограмм предполагают краткосрочные курсы (от 1 до 6 месяцев) переквалификации или обучения, но их эффективность, очевидно, крайне низкая. Выпускники часто не получают реальных навыков, необходимых работодателям.

Кроме того,программы устроены по принципу «всех под одну гребенку». Люди с разным уровнем образования, опытом, мотивацией проходят одни и те же курсы.

Даже если выпускники программ находят работу, часто это временные подряды (до 3 месяцев), малодоходные или физически тяжелые работы (строительство, сельхозработы), участие в общественных работах без перспектив роста. Обычно такие меры применяются для «галочки» в отчётности, а не для устойчивого роста занятости.

Бизнес от всей этой системы стоит в стороне, и государство пока не охотно его привлекает. Поэтому неудивительно, что выпускники программ переквалификации никому оказываются не нужны.

При этом государственные органы не отслеживают долгосрочные результаты: сколько людей остались работать спустя год, какие доходы получают, удалось ли перейти в постоянную занятость. Это делает невозможным анализ реального эффекта программ.

Увы, красивая картинка о низкой безработице скрывает реальность, в которой все стороны действуют рассинхронно и не могут решить проблему: бизнес не предоставляет качественные рабочие места, потенциальные работники не обладают достаточными компетенциями, а государство выпускает формальные отчеты и ничего толком не хочет делать. И когда президент призывает к личной ответственности за свои трудовые успехи, нужно переадресовать этот призыв к государству – пусть оно начнет с себя.

• 69
• 66