Сколько Европы сможет вытерпеть Европа?

В марте Евросоюз отметил 60-ю годовщину соглашения о своём основании – Римского договора об учреждении Европейского экономического сообщества. ЕС, конечно, есть чем гордиться. После столетий войн, политических бурь и массовых убийств Европа стала мирной и демократической. ЕС привлёк в свой состав 11 стран бывшего советского блока, успешно руководя их переходным, посткоммунистическим процессом. Наконец, в нынешнюю эпоху растущего неравенства страны ЕС демонстрируют самый низкий в мире разрыв в уровне доходов.

Но всё это достижения прошлого. Сегодня ЕС погружён в глубокий экзистенциальный кризис, его будущее под очень большим вопросом. Симптомов предостаточно – Брексит, кошмарный уровень безработицы среди молодёжи в Греции и Испании, долги и стагнация в Италии, рост популистских движений, волна недовольства иммигрантами и евро. Всё это указывает на необходимость серьёзной перестройки европейских институтов.

В этом контексте представление председателем Еврокомиссии Жан-Клодом Юнкером новой «Белой книги» о будущем Европы стало абсолютно своевременным. Юнкер называет пять возможных путей развития: следовать текущей повестке; сконцентрироваться только на общем рынке; разрешить некоторым странам интегрироваться быстрее, чем другим; максимально сократить повестку дня; амбициозно добиваться более тесной, единообразной интеграции.

Трудно не испытывать к Юнкеру симпатии. Учитывая, что политики европейских стран поглощены внутренними баталиями, а институты ЕС в Брюсселе превратились в мишень для народного недовольства, он мог бы и не идти на такой риск. Тем не менее, его доклад разочаровал. В нём обходится стороной главная проблема, которую ЕС обязан понять и преодолеть.

Если европейские демократические страны хотят вернуться в здоровое состояние, им нельзя больше сохранять рассинхронизацию в темпах экономической и политической интеграции. Либо уровень политической интеграции достигнет уровня существующей экономической интеграции, либо уровень экономической интеграции придётся откатывать назад. Уклоняясь от принятия решения, ЕС будет и дальше оставаться неработоспособным.

Столкнувшись с необходимостью такого жёсткого выбора, страны ЕС, наверное, займут разные позиции по вопросу о степени экономической и политической интеграции. Это означает, что Европе необходима гибкость и институциональные механизмы, позволяющие учитывать данные различия.

С самого начала Европа строилась по принципу «функционализма» – политическая интеграция должна была следовать за экономической интеграцией. «Белая книга» Юнкера весьма кстати открывается цитатой из речи, произнесённой основателем Европейского экономического сообщества (и премьер-министром Франции) Робертом Шуманом в 1950 году: «Европа будет создана не сразу и не в готовом виде. Она будет строиться на основе конкретных дел, которые в первую очередь и формируют реальную солидарность». Постройте сначала механизмы экономического сотрудничества, и благодаря этому появится почва для единых политических институтов.

Поначалу такой подход срабатывал очень хорошо. Он давал возможность экономической интеграции быть на шаг впереди политической, но не слишком забегая вперёд. Однако затем, после 1980-х годов, ЕС совершил скачок в неизвестное. Была одобрена амбициозная программа создания общего рынка с целью объединить экономику стран Европы, отменив национальное регулирование, мешавшее свободному передвижению не только товаров, но и услуг, людей и капитала. Евро, ставший единой валютой для части стран ЕС, являлся логическим продолжением этой программы. Это была сверхглобализация в европейских масштабах.

Новая программа возникла благодаря стечению нескольких факторов. Многие экономисты и технократы считали, что правительства Европы стали слишком активно вмешиваться в экономику – глубокая экономическая интеграция и единая валюта позволили бы их дисциплинировать. С этой точки зрения, дисбаланс между экономическим и политическим аспектами интеграционного процесса являлся не ошибкой, а продуманным элементом.

Многие политики понимали, что такой дисбаланс потенциально создаёт проблемы. Но они решили, что функционализм в конечном итоге придёт на помощь: квазифедеральные политические институты, необходимые для поддержания общего рынка, смогут развиться, если дать этому процессу достаточное время.

Свою роль сыграли и ведущие европейские державы. Французы полагали, что переход экономической власти к бюрократам в Брюсселе поможет повысить глобальный престиж и национальное величие Франции. А немцы, желавшие получить согласие Франции на воссоединение Германии, их поддержали.

Существовал альтернативный вариант. Европа могла бы развивать единую социальную модель наряду с экономической интеграцией. Для этого потребовалась бы интеграция не только рынков, но и социальной политики, институтов рынка труда, бюджетных механизмов. Разнообразие социальных моделей в странах Европы и трудности с достижением согласия по поводу единых правил служили бы естественным тормозом темпов и масштабов интеграции.

И этот тормоз являлся бы совсем не недостатком, а полезным инструментом коррекции для достижения наиболее желательной скорости и степени интеграции. В результате, Евросоюз, возможно, был бы меньше, но более глубоко интегрирован, либо мог возникнуть ЕС с таким же числом участников, но менее амбициозный в своём экономическом размахе.

Сегодня, наверное, уже слишком поздно пытаться заниматься бюджетной и политической интеграцией в ЕС. Лишь каждый пятый европеец поддерживает идею передачи полномочий от национальных правительств Евросоюзу.

Оптимисты могут сказать, что подобное отношение вызвано не столько антипатией к Брюсселю или Страсбургу как таковым, сколько восприятием проекта «больше Европы» как технократического и с акцентом на общем рынке, причём на фоне отсутствия привлекательной альтернативной модели. Может быть, появившиеся новые лидеры и политические движения смогут нарисовать такую модель и вызвать энтузиазм по поводу реформированного европейского проекта.

Пессимисты, со своей стороны, будут надеяться, что в коридорах власти в Берлине и Париже в каком-нибудь дальнем, тёмном углу экономисты и юристы секретно готовят «План Б». Он может пригодиться в тот день, когда смягчение конструкции экономического союза уже нельзя будет дальше откладывать.

Дани Родрик – профессор международной политэкономии в Школе государственного управления им. Кеннеди при Гарвардском университете, автор книги «Экономика решает: Cила и слабость “мрачной науки”».

Copyright: Project Syndicate, 2017.
www.project-syndicate.org

• 91
• 93