Брежнев: в «Аз и Я» нет ничего против Советской власти

17 февраля, 2023

После выхода каждой книги Олжаса Сулейменова редакторов увольняли с «волчьим» билетом. К примеру, к тому моменту, когда в издательство «Жазушы» попала в будущем скандальная «Аз и Я», так было уже дважды. Два редактора отказались от нее, а третий, Адольф Арцишевский, согласился.

Олжас без фиги

Вспоминая историю с «Аз и Я» Олжаса Сулейменова, 85-летний писатель рассказывает:

– Редактировать ее мне предложила Алтыншаш Жаганова, заведующая русской редакцией издательства «Жазушы». До меня она обращалась к более опытным людям (я там работал к тому моменту всего года два), но, сославшись на большую занятость, те отказались, потому что любая книга Олжаса вызывала возражение властей имущих и редакторов выгоняли с работы. Так было, когда вышел сборник «Повторяя в полдень», потом – «Определение берега». Олжас ведь всегда был достаточно амбициозныим и решительным человеком. То есть фигу в кармане он особенно не держал.

Я не думал о том, что будут какие-то гонения. Меня это как-то мало волновало. Просто честно, как сказал лет через 35 сам Олжас, выполнил свой редакторский долг. Для меня было честью редактировать книгу человека, на которого смотрел снизу-вверх. Я спросил лишь: «А я потяну эту работу?» – «Все будет нормально. Ты только согласись».

Работа над «Аз и Я» была непростой. Все первоисточники находились в Москве, в Ленинской библиотеке, а мне важно было хотя бы не переврать цитаты из «Слова о полку Игореве». Напомню, что Олжас Сулейменов, опираясь на сплошь и рядом встречающиеся в «Слове» тюркизмы, доказывал, что уровень развития тюрков-кочевников был где-то даже и выше славянского мира, поскольку обратного заимствования почти не просматривалось. Этого было достаточно, чтобы книгу признали кощунственной, некоторые московские деятели науки и искусства, говорят, требовали для автора даже пожизненного заключения. До этого ведь проводилась совершенно противоположная идеологическая линия: абсолютное культурное влияние славянского мира на тюркский.

Через 9 месяцев, в мае 1975 года, я подписал книгу в печать, в июне она была издана и почти сразу арестована. Причем, в самом прямом смысле. Один из казахских писателей (Медетбеков, кажется) поехал в те дни в командировку на Мангышлак, по службе зашел в местную тюрьму, где в одной из камер увидел экземпляров 300 книги «Аз и Я». Между тем, на черном рынке за нее предлагали «Москвич» или дачу. Академик Капица как-то сказал, что о значимости человека можно судить не только по его друзьям, но и по врагам тоже. Чем крупнее они, тем значимее человек. А моим врагом оказался вдруг сам секретарь ЦК КПСС по идеологии, «серый кардинал» Суслов. Он был категорически против книги Олжаса. Он собирался уничтожить автора «Аз и Я», и тогда Кунаев обратился к своему другу – генсеку Брежневу. Тот не хотел почем зря трепать Казахстан, где когда-то начинал свою головокружительную карьеру. Поэтому, когда Кунаев выслал ему «Аз и Я» с просьбой посмотреть, что там не так, он позвонил уже через два дня. Сказал, что прочитал книгу и ни хр..на там чего-то, что было бы против Советской власти, не нашел. Тогда Кунаев спросил его: «А можно мы Олжаса изберем членом ЦК КП Казахстана?» – «Избирайте, куда хотите», – ответил генсек.

Но, несмотря на благополучный исход, все равно нужно было назначить кого-то стрелочником, козлом отпущения. Назначили меня… Но я ни разу не пожалел, что соучаствовал в проекте под названием «Аз и Я», и особой смелости в том, что работал над талантливой книгой талантливого человека не видел. Когда меня вышибли из «Жазушы», Олжас помогал мне, как только мог. Устроил на полставки художником-оформителем или еще кем-то в «Простор», а позже принял горячее участие, чтобы был напечатан мой роман «День среди лета».

Слезы над «Дюймовочкой»

Недавно Адольф Арцишевский отметил юбилей – 85 лет. За его плечами 35 книг.

– То, что жизнь была тяжелой – преувеличение, – говорит мэтр. – Потому что все ее тяготы работали на мое литературное качество. Юрий Олеша сказал, что человек, положивший мне под голову подушку – мой враг. Писателю должно быть неуютно в этом мире. Меня порой называют конформистом, неэгоистичным человеком с заниженной самооценкой. Да, это так. Ну а куда же денешься? В этом мире все, даже семейная жизнь, построена на взаимоуступках и согласии. Себя, конечно, надо любить, но во вторую или даже третью очередь, в первую – тех, кто тебе дорог в этом мире.

Стезю литератора Адольф Арцишевский выбрал в третьем классе.

– Я просто написал тогда стихи о весне, – вспоминает он. – О том, что тает снег, капает капель, почки набухают на деревьях… И учительница (спасибо за понимание этой простой женщине) прочитала их перед классом вслух. Это был 1947 год. За партами в нашей мужской школе сидели полуголодные, полураздетые пацаны. Они смотрели на меня с недоумением. Потом такие же взгляды я много раз в своей жизни ловил и от коллег, и от знакомых. Я был одержим литературой. Помню, как, стесняясь своих слез, плакал над «Дюймовочкой», «Золотым ключиком» Алексея Толстого, «Детьми подземелья» Короленко, ну и, естественно, «Каштанкой» Чехова. После школы, забыв о голоде, не замечая мороза или ливня, бежал вниз по улице Пушкина к пересечению Красногвардейского тракта и Ташкентской аллеи. Там из висящего на столбе раструба-колокола всесоюзное радио передавало главы из романа Леонида Леонова «Русский лес». Для меня эти полчаса были событием дня номер один. Я мерз в куцем пальтишке и дырявых ботах, но музыка изумительной прозы искупала все…

Также, как и в литературу, он самозабвенно влюблен в музыку, в театр и балет.

– До сих пор любой спектакль для меня полная неожиданность – начинаю рыдать в три ручья, – признается седовласый мэтр. – Ничего не могу с собой поделать, когда слышу сильную музыку. Меня душат слезы (очевидно, восторга) от звуков Шестой симфонии Чайковского или Первого концерта для фортепиано с оркестром Сен-Санса.

Ему было всего пять лет, когда в его жизни состоялась встреча с великой Галиной Улановой:

– Мама привела меня 5 декабря 1943 года (это был день сталинской конституции) на балет «Бахчисарайский фонтан» Астафьева. После первого отделения вышел администратор и объявил, что в связи с неожиданной болезнью артистки партию Марии исполнит… Уланова. Фамилия мне ни о чем не говорила, но я запомнил реакцию зала. Аплодисментов не было, вместо них – благоговейное молчание.

А дальше я увидел очень худенькую, хрупкую полуголую тетеньку в какой-то, как мне показалось, комбинашечке. Я свято верил, что Зарема ее в самом деле зарезала… Потом мама повела меня на оперы – «Русалку» Даргомыжского и «Евгения Онегина» Чайковского. И все это я вобрал в себя. Когда мать, заперев меня на замок, уходила на суконную фабрику, где работала бухгалтером, начинался театр одного актера. Загородив кровать ширмочкой, я исполнял все партии – и балетные, и оперные…

Написав 35 книг, на хлеб насущный, также, как и на издание большей части из них, Арцишевский зарабатывал ремесленничеством – журналистикой. Недавно он снялся в кино – документальной картине Дарежана Омирбаева с условным названием «Кинолюбители» (или «Киносеанс»). Она о том, как на картину то ли Тарковского, то ли Антониони, то ли Бергмана, то ли Феллини пришли всего два человека – юноша и какой-то старичок. А по правилам, чтобы начать киносеанс, в зале должно быть пять человек. И тогда юноша выбегает на улицу, ловит каких-то солдатиков, покупает им билеты, те заходят в зал и благополучно засыпают.

– Я никого и ничего не играл в этой картине, я просто жил, был самим собой, – говорит человек, который сам себя называет конформистом.