Сумерки стабильности

— Последний раз Вы давали интервью нашему журналу  в 2005 г. Оно получилось многотемным, спонтанным. Я бы хотела сохранить тот же формат откровенного, свободного от дежурных тем разговора. Тематику интервью я хотела бы предложить другую, чем в прошлый раз: больше об Америке, о ситуации в мире. О ситуации в Казахстане мы и сами знаем.
— Что ж, давайте сохраним форму непринужденного, с перебивками разговора. Так интереснее. Действительно, в вашем медийном пространстве, в том числе и в оппозиционном, в Интернете, да и в вашем журнале, внутреннее политическое и экономическое положение Казахстана обсуждается достаточно всесторонне. Я готов без самоцензуры говорить о своем понимании происходящего у вас, об экономических проблемах, о драматических перипетиях социальной и политической жизни последних двух лет, но вряд ли скажу что-либо новое для вашего читателя. С учетом ограниченности времени и журнального пространства имеет больший  смысл поговорить о вещах, не освещаемых или недостаточно освещаемых в вашей масс-медиа, прежде всего о текущей ситуации в моей стране, особенно с учетом  накала политических страстей в связи с избранием в этом году нового хозяина Белого дома.

-Да, конечно, реальная ситуация в Америке очень интересует многих из нас. Особенно сейчас, в период экономического спада, который болезненно отражается на экономике мировой, в том числе и нашей. Идет поток публикаций о начавшейся рецессии, даже о возможной депрессии типа той, которая поразила Америку, а затем и весь капиталистический мир в 1929 г., об отказе от доллара  как мировой резервной валюты, о системном социально-политическом кризисе США, о конце Америки как мировой империи и единственной глобальной супердержавы, в общем, о конце американского доминирования в мире.
-Думаю, что  лишено смысла рассматривать настоящее и предвидимое будущее Америки изолированно, вне контекста глобальной трансформации, в которой Соединенные Штаты играют важнейшую роль. Да, действительно, предсказания масштабных экономических потрясений популярны среди комментаторов, в том числе американских.  В какой мере они отражают реальное положение вещей? Есть немало объяснений происходящего экономического спада и его причин. Многие из них диктуются политическими предвзятостями, особенно у нас сейчас, в период избирательной кампании. Но при всем при том надо учитывать и психологический фактор, который иногда может преобладать над  объективной реальностью. Перефразирую известное изречение классика марксизма: «Когда ощущения овладевают массами, они становятся материальной силой, независимо от того, насколько они отражают реальность».

-То есть Вы хотите сказать, что эти мрачные прогнозы не имеют под собой реальных оснований?
-Хочу сказать, что вообще пессимистические, а тем более катастрофические, прогнозы привлекают гораздо большее внимание, гораздо больше возбуждают, чем оптимистические. И люди больше склонны им верить. Сколько посвящено эсхатологическим истолкованиям пророчеств Нострадамуса! Думаю, что еще и  поэтому футурологи склонны зачастую чрезмерно драматизировать свои предвидения. В наши дни многие из них сходятся на том, что человечество стоит на пороге грандиозных перемен, глобального кризиса, что привычный мировой порядок трещит по швам, что на мировой арене появляются новые игроки и создаются новые «правила игры», что наступающее время « сулит нам, раздувая вены, неслыханные перемены, невиданные мятежи». 

-Так Вы не согласны с такими оценками ситуации в мире, настоящего и будущего Америки? 
-Что касается Америки, то я пытаюсь взвешенно для себя оценить ситуацию. С одной стороны, у нас банковский кризис, падает покупательная активность населения, в тяжелом положении система кредитования, растет стоимость жизни, с другой—растут прибыли ряда крупных корпораций, особенно работающих на внешние рынки, и при всех колебаниях сохраняется достаточно высокая активность фондового рынка. Безработица несколько увеличилась, но она еще намного ниже европейского уровня или той, которая была, скажем, во время рецессии 70-х годов. Цены на продовольствие, на бензин растут, как и везде в мире. Из опросов общественного мнения следует, что положение страны хуже сейчас, чем было, скажем, пять лет тому назад, а из опросов, проведенных «Нью-Йорк Таймс», что Америка переживает худший период за всю свою историю. Вот даже как! Вопрос, однако, в том, в какой мере данные опросов отражают реальность?
Тут мы сталкиваемся с неким феноменом. Вот пример: выступая в Пенсильвании  в апреле этого года Хиллари Клинтон заявила, что надо вернуться в благополучные 1990-е годы президентства Клинтона, и это вызвало шквал аплодисментов. Но на самом деле доход на душу населения в этом штате сегодня на 23% выше, чем в 1990 г. Это статистический факт. Согласно данным одной из надежнейших и независимых организаций, проводящих опросы, Pew Research Center, количество американцев, которые сообщают, что «могут позволить себе все, что хотят can afford what they want», выросло с 39% в 1992 г. до 52% в этом году. Когда проводящие опросы спрашивают о положении в стране, респонденты говорят, что все плохо и стало хуже. Когда же спрашивают об их собственном положении, о работе, о материальной стороне жизни, они в большинстве случаев отвечают, что у них-то лично все в порядке. The Economist в конце июля этого года сообщил, что согласно опросам более 80% американцев удовлетворены своим собственным положением. Как объяснить этот парадокс? Общественное мнение формируется, как и у вас, как и в России, в основном телевидением и в целом масс-медиа. Но если у вас и в России  находящиеся под контролем власти средства массовой информации стараются создавать благополучную картину жизни, то у нас телевидение и пресса, а они абсолютно не контролируются властью, наоборот: в подаче информации, в аналитических передачах, в комментариях традиционно преобладают негатив и критика правительства. Это и понятно: надо возбуждать публику, будоражить рутинную жизнь американского обывателя. Это коммерчески выгодно. А показывать нормальную, благополучную жизнь большинства американцев…ну кому это интересно? Вот убийства, грабежи банков, пожары, скандалы, разоблачения, подача в исключительно мрачном свете экономики, положения в здравоохранении, в образовании, войны в Ираке…Как наслушаешься, насмотришься, так кажется всё, приехали. А в общении с людьми, с соседями, на работе, в собственной жизни никакого такого мрака ведь нет. Да, конечно, жизнь дорожает, быт из энергорасточительного становится все более энергосберегающим: многие покупают машины с экономичными двигателями, вообще, меньше ездят, снимают жилье поблизости от общественного транспорта, меняют электрические лампочки на менее электроемкие, причем делают это и вполне обеспеченные люди, устанавливают датчики, регулирующие температуру в домах, растет продажа велосипедов. Американцы адаптируются к реальности, и многие меняют образ жизни, живут скромнее, умеряют безудержные  потребительские аппетиты. Ничего плохого в этом нет: мы ведь отличаемся высочайшим уровнем потребления и минимальным уровнем сбережений по мировым стандартам. Итак, жизнь, хотя и становится труднее, но вовсе не так мрачна, как это следует из ее, зачастую политизированного, предвзятого освещения американской масс-медиа, особенно левого толка. И уж во всяком случае в современной истории Америки были времена намного хуже, например, во второй половине 1970-х, в годы президентства Картера.  Но рядовой американец воспринимает, как действительность, ту картину в целом по стране, те представления, которые вкладывает в его сознание масс-медиа. Не так уж много людей, обладающих иммунитетом против медийного влияния, способных критически воспринимать информацию и вырабатывать собственное мнение. Их мало и у вас в Казахстане, и в России, и в Америке. И еще одно, довольно-таки банальное, соображение: людям, вообще, свойственно романтизировать прошлое. Это относится  и к казахстанцам (смотрите, сколько людей  старшего поколения ностальгируют у вас по Союзу, забывая при этом все то, чем возмущались до его распада), и к американцам.
В общем, я бы не стал чрезмерно драматизировать нынешнее положение Америки. Циклических спадов и подъемов было немало даже за те тридцать лет, которые я живу в этой стране. Но наши политические и социальные институты функционируют нормально, социальная стабильность сохраняется, и ни о каком системном кризисе, который с оттенком злорадства предвещают некоторые внешние обозреватели, как, впрочем, и склонные к политическому мазохизму внутренние из леволиберального лагеря, не может быть и речи.
Американская история изобилует кризисными ситуациями. Вот только в прошлом веке: Великая депрессия, Перл-Харбор, поражения во время войны на Тихоокеанском фронте, потрясения корейской войны, позорное поражение в «заливе свиней» во время президентства обожествляемого американцами Джона Кеннеди, социальные потрясения 60-х годов во время вьетнамской войны и поражение во Вьетнаме, Уотергейт, стагфляция 70-х годов, Иранский кризис во время президентства Картера, неоднократные обвалы финансового рынка, наконец, трагедия 11 сентября. Вопреки сопровождавшим эти поражения комментариям об их необратимых для Америки последствиях, о крахе политической системы и конце Америки как супердержавы, она выходила из этих потрясений, оздоровившись и усилившись. Думаю, что можно экстраполировать эту живучесть, рассчитывать на устойчивость созданной отцами-основателями конструкции. Я уверен, что и на этот раз Америка выстоит. Как говорил незабвенный генерал Лебедь: «Упал—отжался».

-Ясно, что будущее Америки Вы оцениваете оптимистически. Но было бы интересно узнать Ваше мнение о том, как долго может  продлиться экономический кризис или рецессия у вас, что так ощутимо отражается на мировой экономике? И еще: как Вы относитесь к тем мрачным прогнозам применительно к мировой политической ситуации, о которых Вы только что упомянули?
-Боюсь сглазить, но у меня такое ощущение, что сейчас худшее у нас уже позади, что рецессия в ее каноническом выражении не состоялась: рост ВВП продолжается и за II квартал этого года составил около двух процентов; безработица не превышает 5- 5,5% . Крах финансового рынка не произошел, и при всех колебаниях показатели stock market отражают неплохую инвестиционную активность. Авторитетнейший финансист Америки, возглавивший Форбсовский список богатейших людей мира, Уоррен Баффет считает, что ухудшение ситуации продлится недолго. А Джордж Сорос, который еще недавно утверждал, что нынешний кризис—наиболее серьезное потрясение со времен Великой депрессии, отказался от столь мрачной оценки нынешней ситуации, но полагает, что замедление роста может продлиться еще несколько лет. В то же время он считает, что уровень безработицы невысок и что структурно экономика в очень хорошей форме — The economy turned out to be structurally in very good shape. Что касается прогноза на текущий и на 2009 годы, то, пожалуй, наиболее успокаивающими выглядят оценки  Международного валютного фонда (IMF): 20 июня был опубликован их годичный обзор, согласно которому рост американской экономики в 2008 году составит 1,1% и в 2009-м—0,8%. Первый заместитель директора Фонда Джон Липский так прокомментировал приведенные в обзоре данные: «Мне и моим коллегам представляется, что, учитывая все факторы, американская экономика функционирует хорошо. Представляется, что она избежала чего-то подобного «опасному приземлению» после шока. Мы ожидаем невысокий рост в этом году и постепенное выздоровление в следующем. It seems to my colleagues  and myself that all things considered, that U.S. economy has held up well. It seems to have avoided the sort of hard landing that generally has followed had shocks. We expect growth to remain weak through 2008 and recovery gradually next year, in a slower  path of growth that is often tipical in recoveries». Не полагаясь на собственную интуицию, я выбрал из массы мнений и оценок три наиболее, на мой взгляд, авторитетных. При всех оговорках они не внушают особых опасений за  состояние американской экономики в обозримом будущем. Впрочем, и они могут заблуждаться. Есть ведь и менее оптимистические прогнозы. Некоторые считают, что кредитный кризис существенно глубже и продлится дольше. Один из мрачно настроенных гуру финансовой сферы Теодор Форстманн Theodore Forstmann, например, считает, что до октября этого года.  
Вообще-то, из экономической истории известно, что экономическая стагнация может продолжаться еще достаточно долго и после оздоровления финансовой сферы и улучшения макроэкономических показателей. Дисбалансы, вызванные кризисом, еще долго могут и, по всей вероятности, будут ощущаться на макроуровне и в реальной экономике. Выход из кризиса зависит от того, насколько сохранили устойчивость такие факторы, как динамика потребления, инвестиции и цены на активы asset prices. Очень важна роль Федеральной резервной системы, политика которой существенно смягчила шок от финансовых потрясений 1987 и 1998гг., которая и сейчас использует финансовые инъекции для оздоровления финансового сектора. Нынешний кризис вызван бумом высокорисковых ипотечных кредитов, циклическим ростом цен на жилье  и связанными с этим спекуляциями (ситуация Вам, наверное, знакомая, хотя и со своей спецификой), чрезвычайно усложняющейся, недостаточно контролируемой финансовой инженерией. До сих пор, несмотря на сильный и продолжающийся спад, цены на жильё real estate еще не достигли равновесного уровня.

-Ну, а на примере других стран, какие факторы приводят к кризисам и что способствует выходу из них?
— Возьму, как пример, Южную Корею. Я был в Сеуле, в университете Йонсей Yonsei University во время кризиса 1997г., когда их валюта вон упала до рекордного уровня. Тогда МВФ и американское казначейство предприняли спасательные операции и убедили международные банки отсрочить выплату кредитов. Вскоре вон сильно поднялся, но глубокая рецессия продолжалась. Насколько я помню, в 1998 г. ВВП упал на 6%, а безработица была около 8%. В течение ряда лет корейская экономика поддерживалась впечатляющим и даже, как потом стало ясно, чрезмерным ростом инвестиций в индустриальные конгломераты—пресловутые чеболи chebols, получавшие огромные банковские кредиты на льготных условиях. Корейские банки, в свою очередь, занимали деньги в зарубежных банках. Когда они утратили возможность одалживать за рубежом, многие из них разорились, а у тех, которые выжили, резко сократились возможности кредитования. Многие чеболи в результате этого обанкротились. Механика простая и, думаю, теперь понятная читателям вашего журнала.Чрезмерный аппетит на кредиты у корпоративного сектора в конечном счете обусловил кризис. Созданный мощный экспортный потенциал и высокая производительность послужили выходу из кризиса, который начался в 1999 г., но и по сей день последствия его сказываются на инвестиционной сфере, на занятости, и в целом на экономической динамике. Поучительная история, не правда ли?
Говоря о сегодняшней американской экономике, надо иметь в виду происходящие в ней структурные сдвиги, а именно: перемещение индустриального производства за пределы страны в целях сокращения производственных издержек outsourcing, прежде всего трудовых и связанных с экологией, и концентрация на сфере услуг всякого рода, в том числе в финансовой сфере, на научных исследованиях и поисковых разработках в самых продвинутых областях знаний и высоких технологиях, особенно в биологии и генетике. Это чрезвычайно капиталоемкое, вобщем-то рисковое и, во всяком случае, не связанное с ожиданием быстрой окупаемости инвестиций направление развития. Это инвестиции в близкое или не близкое будущее, которые так целенаправленно и масштабно может себе позволить только Америка. Есть разные суждения об оправданности такого пути. Я лично думаю, что с позиций сравнительных преимуществ только так можно сохранить ее лидирующую роль в глобальном развитии. 

-Скажите, а разразившийся в Америке кризис явился для Вас неожиданностью?
-Нет, неожиданностью он не был. Крах ипотечного рынка ожидался. Для меня неожиданными стали его масштабы, столь глубокая эшелонированность его последствий, столь многостороннее влияние на всю экономическую жизнь и не только Америки. Безудержный рост цен на жилье и сопровождающий его спекулятивный угар, дешевые кредиты, пренебрежение банками надежностью заемщика—все это создало почву для махинаций, жульничества, для возникновения целого легиона проходимцев, одномоментно срывающих куш, и все это неизбежно вело к краху. Многие понимали, что этот очередной мыльный пузырь того и гляди лопнет. Тем не менее многие покупали квартиры и дома, например во Флориде, чаще с целью их перепродать, т.е. попросту спекульнуть. Немалое число из них действительно заработали на этом, но мало кто вовремя соскочил с этого идущего вверх эскалатора. Они и те, кто вскочил на него в неподходящий момент, когда он начал снижаться, теперь в трудном положении. Лично у меня такого соблазна не было. Легко ведь было предвидеть, чем это кончится. Вот что действительно было для меня неожиданным, так это признание осенью прошлого года Роберта Рубина Robert Rubin, председателя совета директоров Citigroup—крупнейшей финансовой корпорации, терпящей огромные убытки из-за своей порочной ипотечной практики, бывшего министра финансов при Клинтоне, признавшего на страницах журнала Форчун Fortune, что до того, как разразился ипотечный шторм mortgage storm,  он не представлял себе, насколько сложные ипотечные схемы были на балансе возглавляемой им корпорации. А ведь он идол финансового мира Америки! Вообще, поклонение авторитетам, будь то в политике, будь то в экономике, часто сменяется их ниспровержением. Это именно происходит сейчас в Америке с распространенным в финансовых кругах и в масс-медиа представлением о непререкаемом авторитете предыдущего главы Федерального резервного банка  Гринспана, при котором в целях оживления экономического роста базисная процентная ставка была понижена в начале этого десятилетия до одного процента, а в реальном выражении—до нуля и даже до отрицательной величины с учетом инфляции.
Финансовая инженерия стала чрезвычайно изобретательной, изощренной, особенно с учетом потрясающих технических возможностей компьютерной эры. Возникли уникально благоприятные условия для разного рода финансовых махинаций, зачастую жульнических. Бонусы высшего комсостава финансовых корпораций достигли невиданных доселе размеров. Планка для вхождения в список Форбса 400 самых богатых американцев поднялась с 500 миллионов десять лет тому назад до более 1миллиарда в наши дни. Обвинения в адрес финансовых корпораций, раздувшихся частных фондов (private-equity funds or hedge funds) в создании условий, породивших кризис, имеют под собой достаточные основания. Но надо признать, что есть логика в реакции финансового сектора на политику правительства, довольно-таки безответственно печатающего «дешевые деньги». Инфляция в потребительской сфере и в сфере производства подавлялась дешевым импортом, конкуренцией Китая и переносом производства американских фирм в развивающиеся страны (outsourcing), что обеспечивало относительно низкую себестоимость. В то же время всячески стимулировалось потребление, что не могло не сказаться повышающе на экономическом росте. Бум на рынке недвижимости достиг своего апогея в начале 2007г., и цены на недвижимость взметнулись на небывалую высоту. Эффект перенасыщения деньгами oversupply of money сказался на всех сторонах не только финансовой сферы, но и экономики в целом. Он сказался и на разрушении этических норм  в сознании ряда представителей финансовой элиты страны. Обилие «дешевых денег» и привело к буму рискованных ипотечных кредитов и, в конечном счете, с временным лагом в несколько лет, обусловило сегодняшний кризис. 
Сейчас у всех, вовлеченных в финансовую сферу или так или иначе соприкасающихся с ней, преобладает состояние тревожного ожидания. В медийное поле вбрасываются все новые разоблачения финансовых корпораций в махинациях, недобросовестности или прямом обмане инвесторов. Широко освещаемый компромат подрывает доверие даже к таким международным банковским структурам, которые, как жена Цезаря, должны, казалось бы, быть вне подозрений, как, например, Merrill Lynch, UBS, гигантские ипотечные корпорации Fannie May and Freddie Mac и др.
Сейчас в связи с кризисными явлениями вновь вошел в употребление пугающий термин «стагфляция», т.е. сочетание стагнации и инфляции, применимый к ситуации, сложившейся в американской экономике в период 1970 — 1981гг., в течение которого Америка пережила три рецессии, инфляция достигала 15%, а безработица—9%. Тогдашний глава Федеральной резервной системы  Пол Волкер (Paul Volcker) в конце концов справился с инфляцией, решившись на резкое повышение ставки основного учетного банковского процента рrime interest rate. Как следствие этой крайней меры в 1981 – 1982 гг. разразилась сильная рецессия, но затем начался продолжительный подъем и постепенное снижение процентной ставки. Сейчас в Америке все же не столь экстремальная ситуация. Инфляция и уровень безработицы не превышают пяти-пяти с половиной процентов. Но рост цен на энергию и на сельхозпродукцию ощутимо сказывается на показателях инфляции. Нынешний глава Федерального резервного банка Бен Бернанке (Ben Bernanke) не склонен к «шоковой терапии». Он маневрирует, стремясь остановить спад, понижая понемногу процентную ставку,  но и озираясь на показатели инфляции. Приходится печатать все больше долларов, несмотря на то, что мир уже перенасыщен ими. Возможности Федеральной резервной системы — влиять на экономическую динамику, хотя и велики, но все же не безграничны. Надо принимать во внимание и цикличность экономической динамики, на какую фазу и какого цикла business cycle попадает данный период. Курс нынешнего руководства Федерального резервного банка вызывает резкую критику его оппонентов. На мой взгляд, во многом справедливую. Снижение процентной ставки тормозит спад, но удастся ли остановить раскрутившийся маховик инфляции—вот в чем вопрос. Стоящая перед экспертным сообществом дилемма сводится к простому противопоставлению: «рост или инфляция». Проведенный опрос показал, что мнения экспертов по этому вопросу делятся поровну. Глава Американского Центрального банка при всех оговорках ставит сейчас на первое место «рост», а вот президент Европейского Центрального банка  Жан-Клод Трише Jean-Claude Trishet гораздо больше озабочен инфляцией.
-Но делается ли что-то на государственном уровне, чтобы избежать повторения такого рода потрясений или, по крайней мере, предупреждать об их приближении? Ведь в эру глобализации они весьма болезненно отдаются на всей мировой экономике, в том числе и на нашей.
-Я понимаю. Это ключевой вопрос. Корабль наскочил на риф и дал течь, т.к. лоцманская карта и навигационные приборы устарели, да и  команда не восприняла штормовые предупреждения. Нынешний кризис продемонстрировал ненадежность финансовой системы Америки, обнажил ее пороки. Совершенно очевидно, что они не могут быть преодолены без серьезных реформ. В эти дни, я имею в виду середину июля, в Конгрессе, в финансовых кругах, в масс-медиа проходит жаркая дискуссия о том, «как нам реорганизовать Рабкрин». Все согласны с тем, что для предотвращения новых потрясений финансовой системы и, следовательно, экономики в целом необходимо усиление правительственного контроля над инвестиционными банками и другими финансовыми институтами. Но вот по поводу методов контроля и регулирования мнения расходятся.  Федеральный резервный банк, т.е. Центральный банк, принял противоречивую, но, по мнению его председателя, единственно спасительную, меру, не применявшуюся со времен финансового кризиса 1930-х годов: предоставил ссуды под низкий процент попавшим в ипотечную ловушку крупнейшим, системообразующим инвестиционным банкам страны. Попытался спасти их и тем самым стабилизировать  ситуацию. Первоначально время действия этой меры было ограничено серединой сентября этого года, но, судя по всему, она будет продлена и на будущий год. При этом представители Федерального банка инплантированы в фирмы-получатели займов в роли неких комиссаров, наблюдающих за их поведением и информирующих свое руководство.

-В чем же противоречивость этой программы спасения и каковы другие мнения, о которых Вы упомянули? Ведь ситуация в той или иной мере схожая возникла и в других странах, не чужда она и Казахстану. И опыт Америки в этой  кризисной ситуации нам весьма интересен.
-Я не хочу сильно углубляться в эту сложную и не всем читателям журнала интересную область. Поэтому отвечу коротко. Видите ли, многие считают, что выручать за счет налогоплательщиков падающие банковские и кредитные корпорации, бросившиеся очертя голову в финансовые авантюры, руководимые потерявшими осторожность, а в ряде случаев занимающимися обманом инвесторов shareholders, руководителями—это, в принципе, порочная практика. На мой, и не только на мой, взгляд, опасность в том, что принятая сейчас эта экстраординарная мера породит в сознании или в подсознании у менеджмента финансовых институтов ощущение всепрощения, дозволенности, мол, ничего, обойдется, слишком мы важны, и нам не дадут погибнуть, спасут. Сам глава ЦБ Бен Бернанке и его сотрудники признают, что может возникнуть опасная тенденция, пагубно влияющая на дисциплину финансовых рынков и стимулирующая рискованные операции. И министр финансов Генри Полсон Henry Paulson разделяет эти, в общем-то, обоснованные опасения. Банки не должны  рассчитывать на  то, что Центральный банк бросит им спасательный круг, если они начнут тонуть. Для повышения ответственности при определении рисков, для повышения рыночной дисциплины необходимо, чтобы финансовые институты знали, что «спасение утопающих—дело рук самих утопающих». Но надо иметь в виду, что существенное повышение роли Центрального банка в предотвращении дестабилизации финансовой системы, для чего будет существенно расширен объем получаемой им информации от всех участников финансового рынка, ведет к повышению концентрации контролирующих и регулирующих функций у ЦБ, что, естественно, вызывает беспокойство в финансовых кругах. 
Помимо повышения роли ЦБ возрастает активность по контролю над финансовыми рынками и  Securities and Exchange Commission (SEC). В Казахстане примерно аналогичную функцию выполняет Агентство финансового надзора. ЦБ и SEC наладили тесную кооперацию. Они, в частности, намерены проводить курс на повышение норматива резервного капитала инвестиционных банков или, по словам Бернанке, «to increase the firms’ capital and liquidity buffers». SEC и глава этого агентства Кристофер Кокс Christopher Cox получили немалый заряд критики за недостаточную бдительность, недостаточный контроль за участниками финансового рынка. Теперь это, наделенное серьезными властными полномочиями, агентство активизировалось, одним из результатов чего явилось основанное на проведенном расследовании обвинение авторитетных рейтинговых credit-rating фирм Moody’s, McGraw-Hill cos., Standard&Poor’s unit, and Fimalac SA’s Fitch Ratings в, мягко говоря, недобросовестности, а по сути, в коррупционной практике. Так и хочется воскликнуть словами щедринского персонажа: «Что же это делается-то, господа, кому же верить?!»   

-Но ведь не только же в Америке необходимо реформировать регуляции финансовых рынков стран, которые в условиях глобализации так взаимозависимы!
-Вы правы. Адаптация финансовых регуляций к новой и постоянно усложняющейся, порождаемой глобализацией, реальности,  ужесточение финансовой и корпоративной дисциплины и очищение этической атмосферы в финансовой среде—все это, разумеется, относится далеко не только к Америке.
Эта элементарная истина очевидна и для европейцев. В повестке дня Европейского парламента стоит прохождение закона, ужесточающего существующие нормы и правила для банков и других финансовых институтов Европейского союза, принятые Европейской комиссией, если не ошибаюсь, в 2006 г. Ряд положений новых правил вызывает оппозицию, особенно в банковской среде Лондона—центра Европейского финансового рынка. Но я не думаю, что стоит здесь вдаваться во все pro and contra,  возникающие в ходе этой дискуссии. Это специальная тема. Что же касается реорганизации американской финансовой системы, то важнейшей тенденцией, характеризующей нынешний этап ее эволюции, является усиление государственного регулирования ею и экономики в целом. Таким образом, по-видимому, подходит к концу период «тэтчеризма», т.е. дерегуляции, определявший после «Революции Рейгана» экономическую политику американского правительства на протяжении минувших четверти века. И этот поворот является следствием текущего кризиса.    
Теперь о мрачных прогнозах мировой политической ситуации—вторая часть вашего вопроса. Предвидения великих потрясений часто возникали на протяжении известной нам истории. Лет сорок тому назад Збигнев Бжезинский в статье «Америка в технотронном веке» писал, что «наша эпоха является не просто революционной эпохой: мы вошли в фазу новой метаморфозы всей человеческой истории».  Представляете—«всей человеческой истории?!» Эка хватил! Конфликты цивилизаций, технические и научные революции, предчувствие всемирной катастрофы—это было всегда. Особенно регулярно апокалиптические предвидения овладевают под магическим воздействием круглых дат—столетий, и тем более тысячелетий. Как и в начале нашего века немало драматических пророчеств было в начале ХХ века. Тяжелые, прямо-таки эсхатологические, предчувствия овладели тогда многими философами и учеными. В 1917-м Освальд Шпенглер провозгласил «закат Европы». Даже замечательный ученый и мыслитель Владимир Иванович Вернадский в 1915 г. писал, что время, переживаемое человечеством на грани ХХ столетия, едва ли имеет себе аналогию во всей предшествующей истории. Действительно ли мы являемся современниками такого тектонического сдвига в истории, и это мы,  «кто посетил сей мир в его минуты роковые»? Не проявляется ли  склонность к  чрезмерной драматизации и в пророчествах предсказателей в начале нашего, ХХI века?

-Но разве можно сомневаться в том, что на наших глазах действительно происходят радикальные изменения в политической, экономической сферах международных отношений, в регулирующих их правовых нормах?
-Да, конечно, все это так, и происходящее не может не вызывать чувство растерянности и неопределенности. Ушли в прошлое привычные обозначения геополитического понятийного аппарата: третий мир, золотой миллиард и появились новые, такие как новый Восток, стагнирующий Юг, Запад—неЗапад, emerging markets … Появились новые виртуальные геополитические конструкции (БРИК, Большой Ближний Восток, Большая Центральная Азия и пр.), созданные в воображении кабинетных геополитиков, представляющих себе мир, как шахматную доску, и разыгрывающих на ней зачастую оторванные от реальности партии.

-Это кто же, например?
-Ну, например, тот же Бжезинский. Когда во второй половине 1970-х он руководил внешней политикой, Америка потерпела позорнейший в нашей истории провал. Я имею в виду Иранский кризис, драму с заложниками, гибель десанта в иранской пустыне и все последствия тех событий, приведших к власти шиитских мулл, режим которых несет в себе угрозу новой мировой катастрофы. Но нет сейчас, пожалуй, в мире более амбициозного геополитического мэтра, которому с таким почтением внимают подрастающие кадры политологов, не помнящих или не знающих о его «достижениях» в практической политике, когда он сам стоял у штурвала.
Но продолжу отвечать на предыдущий вопрос. В мировой политике происходят радикальные изменения. К ним относятся кризис национального государства, формирование мировых регулирующих органов, появление новых влиятельных субъектов мировых связей, новых глобальных и региональных структур, регулирующих политические и экономические отношения и вырабатывающие новые коды и правила. К ним относятся «Большая восьмерка», НАТО, Шанхайская организация сотрудничества ( ШОС), только что сформировавшийся Южно-Американский союз «Unasur», объединяющий 12 стран, и д