Три урока количественного смягчения в Европе
Надо отдать должное экс-председателю Нацбанка Данияру Акишеву. Его руками было сделано много неприятных вещей. И, как человек не глупый, он наверняка это понимал.
В чем заключалась политика Нацбанка? В запрете всего, что не разрешено. Эту позицию можно оправдать в условиях тотального недоверия на рынке, когда действительно Нацбанк видел, что многое делается на грани законности, но по факту потенциально может привести к серьезным проблемам. И, в конечно итоге, привело. Даже несмотря на жесткие нормативы.
Теперь, с введением рискоориентированного надзора, вроде бы как включаются превентивные механизмы по принципу светофора: зеленая зона – все отлично, оранжевая – осторожно, красная – жесткий контроль, … Если у тебя честный бизнес – ты в зеленой зоне..
Однако, проблема в том, что профучастники боятся, что эти критерии могут определяться субъективно и целиком будут зависеть от компетенции и объективности людей, которые будут за этим следить. Нацбанку придется постоянно доказывать свою компетенцию, иначе доверие к регулятору, и без того низкое, окончательно будет утрачено. Проблема Нацбанка была в том, что он скорее контролировал, чем регулировал, а уж тем более не стимулировал развитие рынка потому, что не хотел или не мог поставить себя на место банка, страховой или инвестиционной компании. Опять-таки, в силу глубокого взаимного недоверия.
Как видно из наших опросов отраслевых экспертов, 60% считает, что Нацбанк сдерживает развитие фондового рынка. Легко предположить, что в отношении страхового или банковского сектора эти оценки еще более жесткими.
Глобально, регулятор оказался исключен из экономической цепочки и поэтому фактически не мог реально контролировать ни инфляцию, ни валютный рынок, ни даже макроэкономические показатели. Впрочем, то же самое можно сказать и о правительстве, и о акимах, и всех остальных государственных структурах. Это типичная ситуация, когда у всех противоположные интересы.
Как бы там ни было, но Нацбанк был и остается заложником неэффективности всей экономической политики, поэтому в его положении принцип «лишь бы чего не вышло» вполне оправдан. Но ирония в том, что как раз такая позиция и не стала гарантией здоровья финансовой системы. Запреты и ограничения не помогли и, если называть все своими именами, то кровеносная система страны забита тромбами. Достаточно запустить любого «черного лебедя», чтобы все закончилось достаточно плачевно. А в ситуации неопределенности, которой мы живем, вероятность такого «черного лебедя» очень высока.
Поэтому фондовый рынок может стимулировать запуск механизма саморегуляции, когда экономические субъекты будут, пусть и первое время немного искусственно, но, в конечном счете, кровно заинтересованы во взаимной устойчивости. По сути, в этом заключается концепция фондового рынка, когда слишком много людей заинтересованы в экономическом росте, иначе их вложения окажутся под угрозой. Помимо всего прочего, это механизм, позволяющий включить в экономику деньги, которые сегодня либо пылятся на депозитах, либо выведены в оффшоры, либо опять-таки крайне плохо тратятся на сомнительные проекты.
Вот тогда население будет заинтересовано в том, чтобы отслеживать котировки, индексы, да в целом контролировать ситуацию в экономике. Сейчас же большинство людей глубоко равнодушны к тому, что делает правительство и все остальные госструктуры. Понятно, что для предприятий это выход из зоны комфорта – придется возиться со своими акционерами, быть прозрачнее и эффективнее. Но в противном случае через год-два возможны массовые банкротства. Возможности господдержки иссякают.
У этого сценария есть еще один приятный побочный эффект – развитие свободы слова. Наши масс-медиа, которые сегодня с трудом выживают из-за недостатка рекламодателей, получат нормальные рыночные деньги предприятий, которые просто будут вынуждены быть прозрачнее. Низкое качество нашего информационного поля не только в искусственном ограничении свободы слова, но и в том, что масс-медиа не выполняют своих классических функций медиатора между властью, бизнесом и обществом.
Поэтому, как ни странно, но фондовый рынок – это очень эффективный инструмент развития демократии. Не говоря уже о том, что это некий способ сделать так, чтобы казахстанцы стали, наконец, совладельцами своей страны, почувствовали себя ее хозяевами.
На самом деле, эта концепция не нова и старожилы ее помнят и как программу «голубых фишек», а потом и Народного IPO.
Народное IPO оказалось серьезным драйвером развития экономики. Это была блестящая попытка вовлечения казахстанцев в фондовый рынок, чтобы граждане нашей страны могли приобрести акции ведущих отечественных компаний.
Программа предусматривала вывод на KASE первоначально 6 компаний квазигосударственного сектора, фактически были размещены акции 2 компаний. В конце 2014 года сначала были изменены целевые индикаторы программы «Народное IPO», а сроки реализации пролонгированы до 2022 года. Но позже и вся программа была поставлена на утрату.
Но даже два размещениям акций в рамках Народного IPO на KASE увеличили число инвесторов более чем в 9 раз. Спрос со стороны инвесторов превышал предложение: по акциям АО «КазТрансОйл» спрос превысил предложение акций в 2 раза, при подписке на акции KEGOC спрос превысил предложение в 1,3 раза. Безусловно, рынку нужны новые качественные инструменты для инвестирования, но даже в тех условиях спрос наших инвесторов говорит сам за себя.
А вот если предположить, что в будущем размещения будут проходить также, как и IPO Казатомпром, то значительного прироста частных инвесторов ожидать не стоит. Достаточно сказать, что акции АО «Казатомпром» на AIX купили менее трех тысяч казахстанцев. Тогда как в ходе IPO на KASE акции АО «Казтрансойл» приобрели 34676 казахстанцев и акции АО «KEGOC» купили 41989 физлиц.
Теперь можно только гадать, почему исчезла заинтересованность в том, чтобы народ Казахстана стал собственником своей страны.
В следующей публикации – рассказ о том, почему сегодня никто не заинтересован в развитии фондового рынка.
Предыдущая часть пожалуйста см. http://www.exclusive.kz/expertiza/finansy/115678/
Комментариев пока нет