Как «вымывался элитный генофонд» казахов

Потомки «белой кости» шли не во власть, а в науку, культуру, литературу. Связано, видимо, это было не только с тем, что только эти сферы были открыты для самореализации, не только с тем, что благодаря русскому языку (полученному в детдоме или в Сибири) они имели фору в этой сфере, но и с присутствовавшей в генотипе национальной элиты склонностью к интеллектуальной деятельности.

В традиционной казахской культуре оппозиция «белый-черный» не являлась однозначной. Белый цвет был связан с небом, черный – с землей: «аксу» – ледниковая вода, вода, стекающая с горных вершин, «карасу» – родник, бьющий из земных глубин. Земная наша жизнь незримой пуповиной связана с «кара жер», матерью-землей, поэтому черный цвет имеет также смыслы «самый древний, первоначальный, основной, наибольший». Например, «кара шанырак» – родительский дом, родовой очаг, в отличие от «ак отау» – жилища молодоженов.

У тюрков – охотников и скотоводов – понятие «кость» обладало богатым мифологическим содержанием. Одно из значений – «суть, потаенный смысл жизни, жизненная сила, семя жизни», «род». У алтайцев род и сейчас называется «сеок». «Белой костью» в настоящем смысле слова являлись лишь торе-чингизиды, в этом названии видимо содержится намек на небесное происхождение предка Чингис-хана. Все остальные казахи, в том числе родо-племенная аристократия и богачи, назывались «черной костью» – «черным родом», никакого уничижительного оттенка это название не имело и означало автохтонное происхождение, принадлежность к казахскому народу, к казахской земле.

В 19 веке, когда царская администрация начала назначать ага-султанов, в том числе и не чингизидского происхождения, появилось выражение «карадан шыккан торе», так называли, в частности отца Абая Кунанбая. В наше время, как видно по статье Каната Ибрагимова, выражение «белая кость» все больше утрачивает свое первоначальное содержание, и означает уже не аристократическое происхождение, и даже не интеллектуальную и духовную элиту нации, а богачей, «хозяев жизни», вне зависимости от происхождения их состояния, чаще всего советскую партийно-хозяйственную номенклатуру и их потомков, в соответствии с принципом «бай байга, сай сайга» пытающихся сформировать новую «аристократию» путем, в том числе, и браков по расчету.

Можно рассуждать о деградации общества, проявляющемся в таком изменении значения слова, но в этой статье мы хотели бы поговорить о исторических перипетиях казахской «белой кости» в контексте исследования обратной селекции казахского генофонда Таласбека Асемкулова «Голод и война». Непосредственным импульсом наших рассуждений послужило любопытное замечание Гейдара Джемаля, советскую и постсоветскую нашу историю анализировавшего в контексте мондиалистского проекта. «…Российская империя не была однозначно интегрирована в мировой порядок, … большевистская революция явилась сугубо мондиалистским феноменом, и одной из ее задач было устранение недостаточного универсализма, недостаточной «открытости» царской России». «Это означало вовлечение в глобальные политические стратегемы новых бесчисленных ресурсов, людских резервов, возникновение новых возможностей». В ходе функционирования государства, принципиально отвергающего личность, «…все новые слои должны вовлекаться в статус «бывших», по мере того как к политическому солнцу поднимаются все более донные слои социального субстрата… По мере углубляющейся актуализации антиэлитного, антиличностного… растет выпадающий в осадок слой разнообразных «бывших»… «Благодаря антиэлитной избирательности режима именно наиболее обедненные от природы элементы получили возможность не только выжить, но и сделать карьеру. Народу в целом это нанесло колоссальный ущерб, ибо протежируемое дно закрепилось в качестве этнической доминанты».

А вот то замечание, которое более всего заинтересовало нас: «В Средней Азии потомки ходжей и баев, образовавшие поначалу верхушку республиканских компартий, опирающиеся на часть старой элиты, вернулись к власти после почти тридцатилетнего перерыва (с середины тридцатых по конец пятидесятых), «краснопалочники», активные помощники советской власти из беднейших дехкан, так и не смогли образовать правящую группу с наследственной преемственностью».

Наблюдение Г. Джемаля не точно, однако в нем схвачена реально существовавшая тенденция. Значительная часть представителей казахской элиты, «белой кости» (в расширенном значении – духовной и интеллектуальной элиты аристократического происхождения как чингизидского, так и нечингизидского корня), участвовавшая в событиях начала 20 века на стороне Алаш-Орды или красных, была репрессирована в 20-30 годах. Их дети оказались в детских домах. В массовом порядке также были репрессированы (переселены в Сибирь и пр.) и те представители элиты (в том числе потомки выдающихся деятелей казахской культуры), кто активного участия в политической жизни не принимал. Часть элиты оказалась за пределами Казахстана, откочевав (или с боями пробившись через кордоны ЧК) вместе со своими сородичами. Процесс возвращения их потомков в Казахстан растянулся с 50-х по перестроечные 80-ые (продолжается он и сейчас, но нас в контексте статьи интересуют те, кто вернулся именно в советский Казахстан).

Ошибка Джемаля (осознанная или неосознанная, связанная с его «пристрастием» к тюркам, в особенности, к кочевникам) состоит в том, что возвращающиеся на родину потомки «белой кости» шли не во власть (да и вряд ли это было возможно), а в науку, культуру, литературу. Связано, видимо, это было не только с тем, что только эти сферы были открыты для самореализации «бывших», и не только с тем, что благодаря русскому языку (полученному в детдоме или в Сибири) они имели фору в этой сфере, но и с присутствовавшим в генотипе национальной элиты интеллектуальным потенциалом, склонностью к интеллектуальной деятельности.

Разумеется, родившиеся в Алматы (или в России) их потомки также получали возможно качественное образование, еще больше обрусевали. Или, более точно, космополитизировались (тем более, что элита вообще по своей природе склонна к космополитизму). Наступила перестройка, независимость, и многие из второго-третьего поколения потомков репрессированных представителей «белой кости» оказались в дальнем зарубежье. Оказались разными путями: в поисках соответствующей уровню квалификации работы, продолжая образование или выходя замуж.

Конечно, речь не идет об абсолютной тенденции, но эта схема реально существует, достаточно распространена. Только в моем (не очень широком) кругу личных знакомств десятки таких примеров. Расстрелянный министр Алаш-Орды (переселенный в Сибирь бай) – выросший в детдоме (или в сибирской деревне) академик, лауреат Госпремии СССР – менеджер МВФ или руководитель биологической лаборатории в Канаде или просто домохозяйка в Париже.

При этом судьба тех потомков «ак суйек», которые обладают тем же потенциалом, но остались в Казахстане, чаще всего не завидна. Принципы «пролетарской евгеники» продолжают работать в нашей стране, лишая их сколько-нибудь значимых перспектив. В особенности это касается поколения, как специалисты сформировавшегося в советское время, не сумевшего приспособиться к социальным переменам. Сочетание «высококлассный специалист в области науки и высоких технологий» плюс «порядочный человек, имеющий развитое чувство достоинства» было маловостребованно в Казахстане в 90-ые годы, да и сейчас еще не пользуется особым спросом. Если такие профессионалы и остались в своей специальности, то, большей частью, обречены пахать за нищенскую оплату или интеллектуально обслуживать интересы номенклатуры.

Советский «социальный лифт» (или мясорубка) сломался в тот самый момент, когда поднял со дна национального генофонда совсем другой генотип. В терминологии индуизма прежние «аксуйек» были «брахманами» и «кшатриями» – людьми знания и людьми чести, по крайней мере, несли эти архетипы в своем генокоде. Благодаря советской «мясорубке» наверху оказались «вайшьи» и откровенные «шудры» – материалисты с минимизированными интеллектуальными запросами, для которых личное материальное преуспеяние является единственно реальным фактом. Они-то и сумели зацепиться за власть, передать своим потомкам ее в форме административного ресурса или «золота партии», первоначального капитала.

Еще раз повторюсь, здесь рассматриваются общие тенденции, из которых возможны исключения. Но в целом, рассматривая итоги 20 века для казахского генофонда, необходимо говорить не только количественной, но и качественной деградации. В том же индуизме есть представление о том, что в темный век Кали-Юги хорошие люди (имеются в виду не только нравственные качества, а аристократия знания и аристократия меча) обречены на короткую жизнь. Эта краткость их земного бытия не позволяет им самореализоваться, создавая нечто ценное для своей нации, не позволяет воспитать в должном духе потомство, а часто обрекает на бездетность.

В результате советского периода истории их выжившие потомки утрачивают связь со своей землей, со своим народом или перестают ощущать эту связь как неразрывную, космополитизируются. «Отказаться от своего человеческого в пользу общечеловеческого – это и значит, с точки зрения мондиалиста, цивилизоваться. Мондиализм требует психологического разоружения всех автохтонов…» (Г.Джемаль). Они существуют на своей земле как маргинальный слой или как интеллектуальная обслуга новой элиты. Это поколение или следующее, не столь важно, в качестве человеческого ресурса они почти обречены быть вовлеченными в мондиалистский проект. Возможно, с личной точки зрения, это тождественно жизненному успеху, но с точки зрения и без того обескровленной нации – это поражение.

Сейчас у нас речь идет даже и не об утечке мозгов, а о «вымывании элитного генофонда». Все прошлое столетие казахские «аксуйек» были склонны жениться на «белых женщинах», сейчас казашки все больше вовлекаются в смешанные браки.

Итак, к началу 21 века Казахстан стал Берегом Белой кости. Что же ожидает нас грешных, покинутых природной аристократией, отбывающей на запад (все равно, земной или потусторонний)? Какую роль в мондиалистском проекте призван сыграть современный независимый Казахстан (имеются в виду не природные ресурсы, а нечто другое)? Если опять обратиться к Джемалю, «эсхатологически мондиализм не может реализоваться, не разбудив и не исчерпав до дна все возможности региональной автохтонности». Получается, нынешний Казахстан призван пародийно реализовать и тем самым исчерпать, выработать до дна мифологему, многовековые чаяния казахов о собственной государственности. Мондиализм использует автохтонное начало как инструмент, подводит его к кризису, так что автохтонность, национал-патриотизм и пр. становятся синонимами коррупции, невежества, хаоса, и побеждает.

Мрачноватый прогноз, навеянный не только нашей действительностью, но и текстом зороастрийца Джемаля. Однако, он совершенно прав в том, что лишь воля – Божественная или человеческая – способна противостоять второму закону термодинамики. Присутствует ли эта воля сейчас в Казахстане?

Зира Наурзбаева, культуролог

• 83
• 82