Даулет Сембаев: как обрести свободу, уйдя из госслужбы

Exclusive.kz завершает публикацию интервью Даулета Сембаева эпизодом о том, как непросто складывались отношения страны с международными финансовыми институтами и о том, почему и как Сембаев обрел свободу.

– Как вам удалось убедить Президента в том, что надо перестать раздавать кредиты, создать независимый Нацбанк с классическими функциями?..

– Во-первых, у Президента есть неординарная способность, заключающаяся в том, что, когда вы обнажаете проблему и показываете ее только видимую часть, то о невидимой можно не говорить, он о ней сам прекрасно знает. Через месяц после введения тенге стало ясно, что без мер его стабилизации порядка в банковском секторе и в денежном обращении не будет. Президент это понимал и дал мне достаточно широкие полномочия, начав с того, что вывел председателя Нацбанка из состава правительства. Стране был нужен независимый от сиюминутных интересов правительства Центральный банк. В условиях его подчиненности и зависимости построить денежно-кредитную политику государства невозможно. Ведь у правительства каждый день тогда возникала проблема поиска средств, и решать ее за счет печатного станка было бесперспективно, поскольку на карту может быть поставлен суверенитет государства.

– Я думаю, что команда, которую вы собрали в Нацбанке, была одной из лучших. Вам всегда каким-то образом удается активизировать лучшие качества в человеке…

– Не надо мне приписывать то, чего не было. Просто время было сложнее. Это все делал коллектив людей, уже сложившихся, как личности. У нас было много споров с тем же Джандосовым, Марченко, Ержановым. Бектасовым, Абдулиной, Дамитовым… Да, я ими доволен. А разве ими кто-то недоволен? Мы общаемся с тех пор и до настоящих дней. Действительно, если объективно, то это команда настоящих специалистов, начиная от моих заместителей, начальников департаментов и кончая рядовыми работниками Нацбанка.

– Нас всегда упрекали в том, что мы живем под диктовку Всемирного банка и МВФ, а команду, которая с ними работала, – их лучшими учениками. Эту команду часто возглавляли, вы как «ставленник неоколониальной» политики развитых стран…

– Уважаемая Карлыгаш! У вас удивительная способность ставить вопрос в духе оппозиционеров 1991-1995 годов, которые никогда не читали уставов этих международных финансовых институтов. Вы случайно не помогали им писать программы, я имею в виду «ставленника неоколониальной политики развитых стран»?

Мы начали сотрудничество с МВФ и Всемирным банком в 1993 году. Структура МВФ была разделена по страновому принципу, и нужно было решить, в какую группу войти. Взвесив все за и против, мы выбрали относительно нейтральную бельгийскую группу, куда входили Турция, Австрия, Бельгия, Словения, Чехия, Беларусь и еще несколько стран. Выбор казался правильным, поскольку МВФ хорошо просчитывал наши отношения с Россией, с исламским миром, западными странами, и нам важно было показать, что мы заняли нейтральную позицию. Устав МВФ достаточно прост. Я не считаю, что у МВФ есть рецепты на все случаи жизни. И не считаю, что на фоне сложных преобразований, происходящих в мировой экономике, и в условиях глобализации все рекомендации МВФ нужно воспринимать. У фонда тоже были ошибки. По крайней мере, рекомендации МВФ были очень полезны для соблюдения своих интересов при введении приватизации и при выборе правильной денежно-кредитной политики, политики валютного курса, выработке правильных отношений с бюджетом и многих других.

Для того, чтобы правильно оценить наши действия по оформлению членства в МВФ и ВБ, надо учесть следующее. 190 стран мира являются членами указанных международных финансовых институтов. Можно было бы воздержаться от членства, но тогда сразу же отпадает вопрос, который вы ставите. Но как, позвольте спросить, можно было решать текущие финансовые вопросы, когда в 1992-1993 годах Казахстан имел дефицит платежного баланса, исчисляемый сотнями миллионов долларов? Как выйти из этого положения? О состоянии экономики и бюджета мы уже говорили.

А отношения между страной и МВФ достаточно открыты. Фонд предлагает программу, которая содержит ряд конкретных требований. Можно было обсуждать, аргументировать свою позицию, с чем-то не соглашаться. Если договорились, тогда программа подписывается, и страна получает доступ к кредитам МВФ (заемщик Нацбанк) и ВБ (заемщик правительство), а также других международных финансовых институтов. Если программы нет или она неудовлетворительно выполняется, то нет и кредитов. Основные критерии оценки – наличие рыночных реформ, макроэкономические показатели. Всемирный банк научил, зная воровитость нашего чиновника, прозрачности схем софинансирования, правилам проведения государственных закупок на условиях тендера и т. д. Немногие знают, что у нас были проекты, которые кредитовал ВБ, направленные на борьбу с бедностью, реализацию пенсионной реформы, строительство объектов инфраструктуры.

Мы ставили задачу наращивания собственного золотовалютного ре­зерва, и Нацбанк успешно эту проблему решил. Нацбанк и после меня получал заемные средства, потому что это было обязательным приложе­нием к программе. Но ни одного цента мы не расходовали, включая спе­циальный кредит, на введение национальной валюты и ее поддержание. И в 2000 году при подписании новой программы с МВФ Казахстан отказал­ся от его денег. Единственный заем, который мы взяли, был направлен на проведение девальвации тенге во время кризиса 1999 года. На сегодняш­ний день у Нацбанка нет внешнего долга, он погашен. Но это уже заслуга тех, кто возглавлял Нацбанк после меня.

– Наверное, те условия, на которых вы тогда разговаривали с МВФ и ВБ, зависели от степени профессионализма нашей стороны?

– Не знаю, как насчет профессионализма, по крайней мере, Нацбанк сильно спорил с МВФ. Были даже случаи, когда поздно вечером, разру­гавшись в пух и в прах, прекращали переговоры, а на следующий день продолжали поиск взаимных компромиссов. Мы в 1994 году сорвали вы­полнение важнейших позиций этой программы. Насколько я помню, особых трудностей у Нацбанка с МВФ не было. Наши специалисты достаточ­но быстро овладели техникой управления денежными агрегатами. Про­блемы были у Минфина. Знаете ли вы, что именно специалисты из ВБ предложили механизм купонной приватизации, основной целью которой было дать людям хоть что-то от собственности СССР. И в том, что она закончилась очередным не совсем честным поведением по отношению к населению ВБ не виноват. Аналогичная приватизация в Прибалтике и Чехии сработала…

Кроме этого, если страна имеет программу с МВФ, то это автоматичес­ки означает приход других финансовых организаций: ЕБРР, Исламского и Азиатского банков развития.

– Официальная версия вашего ухода из Нацбанка – возраст? А на самом деле?

– Во-первых, я действительно в момент ухода достиг пенсионного воз­раста. А во-вторых, я, как уже говорил об этом выше, сторонник постоян­ной ротации. Но, если честно, то определенные расхождения с рядом лиц, окружающих руководство страны, достигли критической точки. Я пред­чувствовал свой уход и подал заявление, освободив Президента от тягост­ной необходимости говорить мне об этом.

Президент с почетом проводил меня, сказал много теплых слов, пред­ложил мне на выбор несколько должностей (думаю, немногие имели та­кую возможность), и я решил попробовать себя на поприще развития пар­ламентаризма в Казахстане. Но, так или иначе, никто не может сказать, что меня уволили. Я сам попросил Президента освободить меня.

– А вам часто предлагали воспользоваться служебным положением?

– Может, мой характер и какая-то прямолинейность привели к тому, что мне почти не делали таких предложений. Как бы исход был ясен. Как-то Мишель Камдесю, долгие годы возглавлявший Международный валютный фонд, при моем назначении в Нацбанк прямо сказал: «Вы потеряете некоторых друзей, не обретете новых, потому что основное слово, которое вам придется употреблять в Казахстане, находясь в этой должности, это слово нет». Ну «на нет и суда нет». Отчасти его пророчество сбылось. Я потерял ряд людей, которые товарищеские отношения и дружбу понимали, как средство для решения своих каких-то, может быть, меркантильных интересов.

– Ну, может быть, зря?

– Философский вопрос – надо ли оставаться гордым, но бедным. Понимаете, я действительно не имею загородного дома, дачи, первую в своей жизни машину купил два года назад, когда стал работать в частном секторе и, может быть, я обделил детей и не оставлю им ничего. С другой стороны, я считаю, что, находясь у власти, ничего безнравственного… ну или достойного осуждения, я не совершил. Я выбор свой сделал. Прав или не прав – пусть судит читатель.

Я надеюсь, что нам удалось сделать Нацбанк таким, в котором не берут взятки. Мы первыми начали производить все закупки на тендерных условиях. И даже кредиты банкам предоставляли на условиях тендера.

– Может быть, поэтому вам простили даже уход в Казкоммерцбанк, не заподозрив в том, что вы ему покровительствовали раньше?

– Нельзя ни подозревать, ни прощать того, чего не было. Никто не может хотя бы косвенно обвинять меня в покровительстве Казкоммерцбанку. После двух лет не совсем удачной работы в одной из компаний я вынужден был ее покинуть и нигде не работал. Казкоммерцбанк сделал мне предложение, и я не скрываю, что банк мне достаточно хорошо платит. Здесь сильная команда, и как лучший банк страны он состоялся до того, как я туда пришел. На месте Казкоммерцбанка мог быть другой банк. Мне интересно здесь работать, это мне позволяет не отставать от жизни, и я благодарен руководству и коллективу. А вы считаете, что было бы правильнее для того, чтобы не возникали вопросы о мнимом покровительстве, сидеть дома и довольствоваться пенсией, которую мне отвалила страна за все, что я сделал?

– Уйдя из Нацбанка, вы как-то сказали, что только к концу жизни ceли на телегу, едущую на ярмарку жизни. Что вы имели в виду?

– В этом случае можно иметь в виду только одно – свободу. Имеется в виду свобода высказываний, мышления, поведения. Я могу позволить себе пойти в ресторан. Но в моем понимании чиновник, который ходит в ресторан, или ведет себя нетактично, потому что его кто-то пригласил, а это безвозмездно не бывает, или у него есть деньги, которые превышают его чиновничью заработную плату.

Ту свободу, которая сейчас существует, мы только начинаем осознавать. Приходит понимание того, что есть иные нравственные ценности и что у нас будут вопросы, решаемые не столько с помощью полиции, сколько с помощью своих внутренних убеждений. Например, меня восхищает отношение молодых банкиров к алкоголю – это уже люди нового менталитета, с новым отношением к жизни и к своему здоровью.

– Расскажите ту замечательную историю, когда вы написали «исправленному верить» и дорисовали еще один ноль на тысячной купюре.

– Нет, ноля не было. На самом деле, когда банкиры отмечали в одном из ресторанов трехлетие со дня введения тенге, там был организован небольшой концерт и выступал мальчик-скрипач, завоевавший уже несколько международных призов. А банкиры обсуждали свои финансовые проблемы и не уделяли маленькому артисту достаточного внимания, хотя он очень старался и волновался, считая, что здесь собралась музыкальная элита. Я взял тысячную банкноту, расписался, поставил дату и подарил ее скрипачу. Никаких нолей не приписывал. После этого родился анекдот о том, что Сембаев, уйдя из Национального банка, может к любой банкноте приписать один или два ноля, написать «исправленному верить» и расписаться. Банкноты портить не надо, это все-таки деньги, и я очень редко прибегаю к этому. Ну, а мальчик действительно тронул меня, и нужно было его как-то отметить. В результате ему удалось сорвать аплодисменты, он гордо ушел, взяв тысячу тенге. Я не сомневаюсь, что он помнит этот вечер.

Карлыгаш Еженова, «Свидетели». 2002 год.

• 76
• 74