Аскар Жумагалиев вновь стал министром

В конце мая магистратский суд Вестминстера решил принять к рассмотрению иск активиста Маркуса Болла, который обвинил бывшего министра иностранных дел Великобритании Бориса Джонсона во лжи во время его агитационной кампании накануне референдума о Брексите в 2016 году. Однако Высокий суд Лондона отменил это решение, а также аннулировал вызов в суд Бориса Джонсона, который сейчас лидирует среди кандидатов в преемники Терезы Мэй на посту премьер-министра страны. Такой вызов заставил бы Джонсона давать показания в ходе открытого судебного заседания по поводу кампании за выход Британии из ЕС.

 Решение Высокого суда вызывает глубокое сожаление. Публичный процесс был бы крайне полезен по двум причинам. Он выставил бы на показ враньё сторонников Брексита, а это всегда казалось мне наилучшим аргументом тех, кто хочет остановить Брексит. А если говорить шире, этот процесс подчеркнул бы угрозу для демократии, которая возникает из-за подобной ложи.

 Да, конечно, Великобритания должна быть совершенно вольна в своём выборе вновь стать Маленькой Англией. У населения есть столько же прав на суицид, как и у частного лица. Но только при одном условии: этот выбор должен быть информированным, осознанным и принятым свободно. Никто не должен подталкивать к нему угрозами или подстрекательством – это преступление, которое в случае реального суицида серьёзно карается.

 Однако нечто, весьма похожее на это преступление, случилось во время агитационной кампании накануне голосования по поводу Брексита. Британский народ действовал не просто, не полностью понимая суть дела, – он был обманут. Примеров дезинформации и едва скрываемой лжи, затуманившей суждение избирателей, слишком много, чтобы их перечислять.

 Если бы иску Болла был дан ход, всё это было бы показано в суде. Выступления на заседаниях суда позволили бы продемонстрировать, что дебаты накануне референдума не были честными. Суд мог бы выяснить, что голосование в пользу Брексита и готовность избирателей смириться с последствиями такого голосования не были результатом информированного согласия.

 И вот это стало бы наилучшим из всех возможных аргументов в пользу того, чтобы дать британским гражданам шанс пересмотреть своё решение. Кроме того, у этого судебного процесса было бы ещё одно (и даже более важное) достоинство: он показал бы, как терпимость ко лжи может нанести серьёзный ущерб демократии.

 Сторонники Джонсона утверждали, что нельзя позволять одному единственному судье принимать решение по поводу дебатов такого масштаба, как Брексит, и что суды не являются подходящим местом для урегулирования демократических споров. Это достаточно справедливо, но всё дело в том, что есть разные типы споров.

 Например, одно дело предлагать сыграть на то, что Англия, освободившись от Старой Европы, сможет вернуться в открытое море процветания. Но совершенно другое – рекламировать эту ставку с помощью вопиющей неправды (утверждая, например, что Европа обходится Британии в 350 млн фунтов стерлингов еженедельно), а после того, как игроки всё поставили на карту, глумливо признаться, что это было неверное утверждение.

 Или другой пример: одно дело считать, как считали американские неоконсерваторы, что демократию можно насадить в Ираке под дулом оружия, и искренне дискутировать, исходя из этих убеждений. Но совершенно иное дело пытаться решить вопрос в ООН, показывая там какие-то фиктивные пробирки с порошком, которые якобы доказывают наличие несуществующего оружия массового поражения.

 И война в Ираке, и Брексит служат иллюстрацией простой, но крайне важной разницы для любой демократии. С одной стороны, есть честная борьба между противоположными точками зрения, которая ведётся на арене, где действуют чёткие правила, ведь именно таким должно быть общественное пространство. С другой стороны, есть битва не на жизнь, а на смерть, в которой нет запрещённых приёмов и нет таких ударов, которые могут оказаться слишком низкими, в том числе удар, не похожий ни на один другой – враньё.

 Ложь отличается тем, что она подрывает нашу веру в общественный диалог. Она отравляет среду, в которой рождается политическая речь, она минирует поля, на которых должны соперничать оппозиционные точки зрения, она устраняет саму возможность справедливого суждения, а это ключевое качество демократии.

 Речь идёт о контрасте между «перспективизмом» Ницше, в котором соревнующиеся «оценки» бесконечно сражаются друг с другом, и «ложью» Макиавелли, которая позволяет лживому государю произносить последнее слово, закрывая любые дискуссии.

 Или, если точнее, речь идёт о контрасте, когда Макиавелли противоречит сам себе. В «Государе» Макиавелли не столько легитимизирует право на ложь, сколько предупреждает людей о том, что тиран, наделивший себя таким правом, делает невозможными дальнейшие дебаты. Однако в «Рассуждениях» Макиавелли отстаивает право на применение любых средств – кроме права на ложь, – для того чтобы желания и точка зрения того или иного человека возобладали.

 Мы хорошо знаем о том, какой ущерб наносят своему народу нечестные, коррумпированные лидеры. Именно поэтому мы должны даже активней высказываться по поводу самой квинтэссенции коррупции, которая возникает из-за терпимости ко лжи.

 Такая терпимость позволяет распространяться яду в теле и душе демократии, ослабляя демократические институты из-за атак на незримые нормы и негласное понимание, на которые они опираются. Именно это и продемонстрировал бы судебный процесс над шарлатанами Брексита.

 Бернар-Анри Леви – один из основателей движения «Nouveaux Philosophes» («Новые философы»), автор новой книги «Империя и пять королей».

 Иллюстрация из открытых источников. 

Copyright: Project Syndicate, 2019.
www.project-syndicate.org

• 50
• 51