Что буржуям хорошо, то казахам – смерть

Некоторые эксперты справедливо считают, что базовой причиной системного экономического кризиса на Западе является нарушение норм протестантской этики, заложенной в капитализме. Казалось бы, какое это имеет отношение к Казахстану? Валихан Тулешов считает: самое прямое. Права и свобода личности – это более чем экономические категории. До тех пор, пока мы это не осознаем, квазигосударственный сектор не способен стимулировать институциональное развитие Казахстана.

Мы привыкли рассматривать институциональный подхода как сугубо экономическую категорию. А ведь это понятие гораздо более широкое: это и государственно-правовые, культурно-исторические и мировоззренческие основы. Ярчайшим примером классического действия института является протестантская этика, которая помогла развить дух капитализма.

Во-первых, самыми важными институциональными формами экономического развития европейских стран является система прав и свобод личности, закрепленная в Декларации, из которой в экономическом смысле выделяется право частной собственности, а также либерализм и демократия. Все права и свободы личности, принципы демократии и нормы либерализма в ЕС защищаются судом.

Во-вторых, важными метафизическими институциональными формами выступают религия, философия и политика. Политический, религиозный и философско-мировоззренческий плюрализм играют в странах Европы не менее важную роль, чем нормы законов ЕС. Они создают прочную основу для эффективного функционирования гражданского общества, мультиплицирующего социальные последствия экономического развития.

Институты развития (как у нас принято называть организации экономического профиля) в виде инвестиционных фондов, фондов содействия развитию малого и среднего бизнеса, ЖКХ, кредитования, а также госкорпораций, агентств, венчурных и страховых, являются вторичными (от институциональных форм) инструментами государственной политики. Разные по своим экономическим функциям, они, как правило, часто друг с другом не коррелируют, тем самым приводя к деградации экономической модели в целом.

И, если основная цель этих, так называемых институтов развития — преодоление кризисных явлений в различных сферах экономики, то основной целью институциональных форм является формирование целостной модели экономического развития, эффективная координация ее основных элементов.

Именно поэтому институты развития, созданные у нас в таком количестве, не обеспечили целостность модели экономического развития на постсоветском пространстве в целом и в Казахстане в частности. Сложилась парадоксальная ситуация: институты есть, а институционального развития нет. Темпы падения ВВП, уровня и качества жизни, абсолютно перестали соответствовать оптимизму Кабинета министров и президентской Администрации.

Именно поэтому все государственные программы экономического развития, а также блок политико-идеологических программ, перестали быть сколько-нибудь эффективными. Когда минимальная заработная плата сравнялась с пособием по безработице и с минимальным прожиточным уровнем, люди стали понимать, что разницы между самозанятыми и безработными практически не существует.

Напротив, к примеру, в немецкой модели экономического развития основной политико-правовой институциональной формой является целостная социал-демократическая (лишь отчасти христианско-демократическая) политико-идеологическая и правовая платформа. Она позволяет глубоко сочетать и гармонизировать такие основные элементы модели экономической политики как высокий уровень государственного воздействия на экономику, прогнозирование основных макроэкономических показателей, незначительное различие в уровне заработной платы главы фирмы и служащих, социальную направленность экономической модели с чаяниями всей германской нации.

Кстати сказать, японская модель по основным элементам практически не отличается от немецкой, хотя имеет свои социо-культурные и исторические особенности, что является лишь дополнительным подтверждением передовых позиций Германии и Японии по ВВП в мире. Как и в Германии, японская модель состоит из четырех основных элементов. Это высокий уровень государственного воздействия на основные области экономики, составление планов развития экономики, незначительное различие в уровне заработной платы главы фирмы и служащих и социальная направленность модели, которые уже длительное время гармонично связаны в политико-идеологической платформе Либерально-демократической партии Японии. Такое передовое положение Японии (Япония имеет третий в мире после США и КНР ВВП) явилось культурно-историческим следствием длительного процесса усвоения и имплементации германского опыта государственного строительства и модернизации. Еще в конце XIX — начале XX века японским императором Мэйдзи была по примеру Прусской Конституции Германии принята первая Японская Конституция и в дальнейшем сформирована ось Германия — Япония. Даже, после Второй Мировой войны японцы долго учились у немцев создавать свои промышленные и, прежде всего, автомобильные корпорации, разбирая на мельчайшие детали новые немецкие «мерседесы» и формируя идеологию собственного промышленного производства.

В шведской модели, также, за некоторым различием, социальная направленность экономики, сокращение имущественного неравенства через распределение национального дохода, забота о малообеспеченных слоях населения, активное вмешательство государства в процесс ценообразования, установление фиксированных цен и высокий удельный вес государственного сектора координируются шведской социал-демократической политико-идеологической и культурно-правовой платформой.

В целом, в Евросоюзе, преобладание социал-демократической идеологической и политико-правовой платформы различается незначительно от страны к стране и страновые модели экономического развития выравниваются посредством формирования общей политики Евросоюза в разных экономических сферах. В современном Европейском Союзе происходит процесс конвергенции (сближения) социальных моделей жизни и потребления, когда наименее развитые страны пытаются подтянуть свои показатели до среднего уровня по ЕС, а наиболее успешные — уменьшить расходы на некоторые социальные нужды, которые еще десять лет назад признавались как основные.

Однако, даже при том, что социальные программы в ЕС оптимизируются, гражданское общество государств-членов ЕС, тем не менее, не стремится вступить в более сильное противостояние с властями, поскольку демократический процесс постоянно приводит в соответствие политику властей с общественным мнением населения, которое, собственно, и формирует эту политику. Демократические институты оказываются настолько важными для экономического развития (как это показал недавний политический кризис в Греции), что люди готовы изменять экономические модели в соответствии с условиями экономики их стран. Поэтому, эта связь между моделью демократии и моделью экономического развития и есть самая прямая и конкретная, она является самой важной институциональной основой любого государства.

В Казахстане же, со времени обретения независимости, данная связь оказалась неочевидной, абстрактной. Здесь сформировалась смешанная — «народно-демократическая», вернее сказать, авторитарная идеолого-политическая платформа, которая, по сути, материализовала модификационную, а не модернизационную, структуру управления народным хозяйством и сформировала эклектическую модель экономического развития. Основными ее элементами (при том, что в Конституции была закреплена демократическая форма правления) стали доминирующее положение государства в экономике (превосходящая доля госсектора, главными бенефициарами которой выступает бюрократия), экономический авторитаризм (псевдорыночная, иррациональная, неинновационная модель управления), псевдосоциальная направленность модели (со значительной долей уравнительных и безадресных социальных программ, с модифицированной советской пенсионной системой и поверхностно реформированными иными системами социального обеспечения, образования и здравоохранения), а также скрытая форма присвоения собственности и, соответственно, значительное расхождение в уровне доходов собственников и работающего персонала. Как следствие, возникли обратные отрицательные социальные эффекты — коррупция, рейдерство, политическая ангажированность экономических проектов и невосприимчивость технологических инноваций экономическими субъектами и т.д.

Но самое главное, со времени обретения независимости в Казахстане не состоялась и демократическая модель управления с легитимной передачей власти, что способствовало искривлению всей политико-правовой системы в сторону авторитаризма. Это привело к тому, что гарантом Конституции стал один, хотя, возможно, и самый умный из политиков, человек — Президент, а не институт — Конституционный суд. Вместо суда был создан с правами рекомендательно-совещательного голоса Конституционный Совет, который по определению не мог осуществлять правоконституционную деятельность, то есть непосредственно защищать конституционные права и свободы граждан. Ветви власти оказались в иерархическом подчинении Главе государства, который единолично стал решать все важнейшие вопросы государственного и национального развития. Вопрос не в том, правильно ли он это делает или неправильно, вопрос в самой дефункционализации системы равенства и действенности ветвей власти, нивелировании их роли и значения. Что, в свою очередь, привело к деформации всей системы общественных отношений, ниспровержению демократии, замене ее эрзац-моделями и удушению гражданского общества, которое практически перестает оппонировать режиму. Патрон-клиентские отношения в таком государстве становятся доминирующими, приводя к самым худшим последствиям и для развития экономики страны, падению ее конкурентоспособности, удушению социальной инициативы. Такое государство тем более не может пожать плоды наступившей 4 промышленной революции и не может иметь длительных перспектив существования в информационной формации, потому что инновации не могут быть поддержаны старой авторитарной политической системой, желающей получать плоды, не меняя системы общественных отношений и не раскрепощая людей по- настоящему.

Если разрыв между технологически развитыми государствами мира и развивающимися государствами критически возрастает, то и сравнение институциональных форм экономического развития европейских стран и РК обязательно должно проводиться прежде всего по социально-политическим, правовым и демократическим параметрам. Вот почему, например, так важно прислушиваться к выводам БДИПЧ ОБСЕ после каждых парламентских и президентских выборов.

В противном случае, если под институтами понимать лишь инструменты государственной экономической политики, а также организации, которые призваны, к примеру, лишь катализировать частные инвестиции в приоритетных секторах, банки развития, агентства, госкорпорации и фонды, венчурные, лизинговые и другие фонды, то произойдет микширование, формальное сравнение, которое лишь покажет различие в производительности труда и уровне жизни в пользу развитых демократических стран. Но если же сравнивать политические и социально-экономические системы вместе, то тогда становится понятной вся гигантская разница между институциональными формами экономического развития европейских стран и Республики Казахстан, а также другими постсоветскими государствами, между экономиками развитых и неразвитых государств.

Если в ЕС долговременная политика в экономической сфере опирается на незыблемость частной собственности и современных ее форм, при этом учитывая прежде всего мнение гражданского общества и многочисленных политических субъектов, то в Казахстане и на постсоветском пространстве в целом власти хотят получить готовый результат без соответствующего исторического и полит-экономического развития гражданского общества.

Профессор MIT (США) Лорен Грэхем, автор книги «Одинокие идеи», обозначил такой политический подход развивающихся стран по меньшей мере архаичным. В таких государствах как Россия (читай и Казахстан), по его мнению, «не удавалось выстроить общество, где блестящие достижения граждан могли бы находить выход в экономическом развитии. Все руководители России со времен царизма до нынешних времен полагали, что ответ на проблемы модернизации — сама технология. Все считали, что ответ именно в технологиях, а не в социо-экономической среде, которая способствует развитию и коммерционализации технологий. Идеи как таковые — этого мало».

Приводя в пример Массачусетский Технологический Институт (Massachusetts Institute of Technology, MIT), который больше всех в мире создает новые технологии, Грэхем пояснил, что «ключ к успеху MIT не просто в культуре MIT, но в культуре Бостона и США в целом. Что это за элементы культуры такие, которые позволяют идеям разрабатываться и выливаться в высокоуспешные предприятия? Демократическая форма правления, свободный рынок, где инвесторам нужны новые технологии, защита интеллектуальной собственности, контроль над коррупцией и преступностью, правовая система, где обвиняемый имеет шанс оправдать и доказать свою невиновность. Культура эта позволяет критические высказывания, допускает независимость. В ней можно потерпеть неудачу, чтобы еще раз попытаться. Вот некоторые из неосязаемых характеристик инновационного общества».

Наконец, он конкретно высказывается относительно России: «В настоящий момент руководители России пытаются провести модернизацию к сожалению в русле своих предшественников — царя и советских руководителей. Они пытаются отделить технологии от социо-политических систем. Они говорят, что они поддерживают Сколково — этот амбициозный и дорогой клон Силиконовой долины рядом с Москвой. Но в то же время… они запрещают демонстрации, подавляют политических оппонентов и предпринимателей, у которых скопилось достаточно власти, чтобы бросить им вызов. Они перекашивают правовую систему в своих целях, они подписывают законы, в которых обвиняют русских, которые сотрудничают в научных разработках с другими. И они поддерживают авторитарные режимы. Такого рода политика не может привести к развитию общества, где процветают рисковые предприниматели и инноваторы. Такая политика может привести только к возникновению общества, где люди втягивают голову в плечи, опасаясь быть наказанными. Модернизация, к сожалению, означает для них получение новых технологий при отказе от экономических и прочих принципов, которые эти технологии продвигают и доводят до успеха в других местах. Им нужно «молоко без коровы». И до тех пор, пока остается эта политика, научный гений русских людей, которых я уважаю, останется экономически нереализованным» .

Таким образом, модернизация не может обойтись лишь копированием технологий, или переносом каких-то предприятий из страны в страну, если она не пытается быть модификацией. Точно также, открытие новых экономических структур не может называться процессом институционального развития. Смена экономической модели развития прямо предполагает глубокие общественные реформы: в случае Казахстана и России — замену авторитарной формы правления демократической.

Валихан Тулешов, Вашингтон

• 69
• 64