Кудай біледі или «мутные» перспективы исламизации Центральной Азии

Мобилизационный и организационный ресурсы ислама как самой динамичной мировой религии ставят под вопрос секуляризм, как форму государственного устройства в регионе.

Любопытная и довольно насыщенная экспертная дискуссия о всевозрастающей роли ислама в Центральной Азии прошла в Алматы. Возможно, еще лет десять назад на нее мало кто обратил бы внимание, но в условиях, когда государство все больше довлеет над гражданским обществом, любой хороший форум можно смело заносить в интеллектуальные события.

Уже сама внешне привлекательная трактовка Центральной Азии как пространства Шелковой демократии может вызвать определенный сарказм у читателя. Хотя, если авторами в том числе имелось в виду, что классическая демократия у нас еще шелковая, то сам контекст – не предмет больших вопросов. Это неоднократно подтвердилось в ходе дискуссии. 

Иное дело – ислам и те тревоги, которые он определенно вызывает у современного обывателя, привыкшего видеть в нем одни лишь угрозы миру и безопасности. Отчасти это влияние нынешней информационной политики.

Исход из государства

По словам кыргызского докладчика Эльмиры Ногойбаевой, даже у специалистов порой нет четкого понимания того, что называется влиянием политического ислама.

«Это двойственное, порой диаметрально противоположное восприятие того, что есть ислам, очень ярко выражено в общем дискурсе. Есть, например, сравнительные политики безопасности ОДКБ и НАТО. Но обе эти политики устарели, обе несут в себе репрессивный характер. На поверхности, прежде всего, демонизация ислама», – говорит политолог.   

– Мы не даем тут оценку – хорошо или плохо, но говорим о том, что наша социальность и религиозность меняются очень динамично, при том, что разрыв между формальным восприятием ислама и тем, что происходит на практике, в обычной жизни тоже сильный. Что касается опять-таки государственной политики, то она по большей мере склонна к репрессивным методам работы, применению запретительного инструментария. Есть ощущение параллельности миров. Особенно, когда ты выезжаешь из столицы. Сегодня в провинции, в регионах основной метод социализации населения вне зависимости от возраста и пола – это мечеть.

И протест уходит не в традиционное понятие политической оппозиции, а в религию

Последние социсследования, которые выражают официальную точку зрения, говорят о том, что никакой протестности среди населения нет. Но, по нашим данным, по нашей гипотезе, протест растет, и он высокий. Есть большие разочарования после известных событий 2005-го и 2010-го года. И протест уходит не в традиционное понятие политической оппозиции, а в религию. Это видно по отношению к государственным институтам, к той же медицине и к образованию. Такой исход из государства, на мой взгляд, достаточно красноречив. Это довольно тревожный сигнал, когда протест канализируется через религию.

Узбекская реисламизация

С недавних пор в политически видоизмененном Узбекистане интересно, как будут выстраиваться отношения между государством и правоверными, которых подавляющее большинство. «Возрождение исламской идентичности в стране состоялось», – говорит политолог Сардор Салимов. И «все больше люди не просто осуществляют ритуал, но стараются осознавать, с чем они обращаются к Всевышнему на арабском языке во время молитвы». 

– Сегодня появилась критическая масса зрелых, образованных мусульман, началась стадия, которую можно назвать ориентированной на действия или даже политически ориентированной. В Узбекистане все больше активистов из числа мусульман готовы требовать, чтобы государственная политика проводилась в соответствии с исламскими ценностями. Это вовсе не означает, что на этой стадии будет отвержен принцип секуляризма, однако, традиционные секуляристы столкнутся с новыми вызовами со стороны соотечественников, которые будут открыто обсуждать все эти проблемы. Эти обсуждения или, возможно, притязания вовсю идут в узбекском обществе. Они сопряжены с вопросом, а готовы ли к этому власти? По-моему, пока еще нет. В то же время надо пересмотреть отношение к исламу. Пока мы не осмыслим современность через призму ислама, мы никогда не станем современными.     

Анализ в жанре триллер

Кандидат политических наук Абдугани Мамадазимов заранее предупредил, что его доклад сродни политическому триллеру. Впрочем, эксперт из Душанбе не открыл новый Таджикистан. Драматическая история страны связана с Партией исламского возрождения Таджикистана, которую два года назад власти ликвидировали. Официально исламскую оппозицию подозревали в участии в заговоре и в попытке государственного переворота.  

– Я не хочу вас пугать, но это не анализ, а триллер. Религиозная идентичность у нас конкурирует с национальной самоидентификацией. Понимание «я – мусульманин» конкурирует и порой более ценно, нежели «я – таджик». Таджики бережно и ревностно относятся к своим традициям. Может быть у нас нет ВВП, но зато есть традиция. Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) была прямым конкурентом компартии. С самого начала мы попали в этап вооруженного противостояния, но затем 20 лет назад был достигнут консенсус, который просуществовал до осени 2015 года.

Мы привыкли к «Талибану», но зимой 2015 года на местной арене появился ИГИЛ, который не признает никаких существующих границ. Естественно, в таджикском обществе закралось сомнение, что будет, если ИГИЛ перейдут Амударью с оружием в руках? Как станут действовать члены Партии исламского возрождения Таджикистана? Не воткнут ли нож в спину собратьям? Затем случились выборы в парламент, которые показали, что ПИВТ не набрал больше полутора процентов голосов. Как проходят выборы в наших странах – это вы и сами прекрасно осознаете. ПИВТ оспаривала итоги выборов. Затем в начале осени 2015 года случилась попытка военного переворота (во главе с заместителем министра обороны Абдухалимом Назарзодой), после чего партия была закрыта, многие ее члены арестованы, начались судебные процессы.

«В это страшное время таджики смогли точно определиться, что такое традиционный ислам и, честно говоря, на душе у многих стало спокойно. Более того, само существование ПИВТ всегда бросало тень на светский характер национального государства», – заключил Абдугани Мамадазимов.

Естественный процесс

Заместитель директора Казахстанского института стратегических исследований Санат Кушкумбаев считает, что в том же Казахстане роль ислама растет даже исходя из статистики. Количество мечетей и имамов на душу населения, которые указывают на уровень религиозности, довольно красноречиво. Очевидно, длительное время ислам был на периферии общественного процесса, а сегодня стремительно возвращается на арену.

– Власти пытаются управлять процессом и опираются в этом деле, по сути, на единственный инструмент и ключевого партнера – духовное управление мусульман. Все духовные управления мусульман Центральной Азии имеют одни корни – САДУМ – Среднеазиатское духовное управление мусульман. Это фактически родимые пятна, которые были связаны с советским периодом. Надо помнить, что САДУМ создавался не просто светским, а атеистическим государством для контроля. Поэтому, безусловно, трансформация САДУМ в нынешние духовные управления не могла протекать безболезненно. Заметные попытки огосударствления религии тоже проистекают из опыта советского прошлого.

Безграничный ислам

Содержательным и предметным получился спор о политических перспективах. Здесь есть разное видение того, как могут развиваться события. За исключением одного – с каждым годом прежний ландшафт будет меняться.     

– Мы в Казахстане и, в целом, в регионе не рассматриваем ислам, как глобальную альтернативу, политическую идею, идеологический конструктор. Мы намеренно это упускаем или стыдимся чего-то? Самое главное, что ислам – это не просто фактор. В Сирию поехали воевать граждане 80-ти государств. Сегодня никого не удивляет, когда белые нацисты становятся исламистами. Это такая же глобальная альтернатива, как в свое время фашизм, либерализм или коммунизм. Речь тут идет не о политизации ислама или исламизации политики, а о протесте, который заменяет собой все. Люди уходят в религию от того, что нет гражданского общества, политических партий. Власть в какой-то период времени видела в этом благо для себя. Не лезут люди активно в либерализм или, скажем, в национализм – и отлично. 

– Границы светскости и ислама очень подвижные. Примеры западных обществ тут не совсем корректны. Здесь, скорее, пример современной Турции перед глазами. Принцип светскости, который был некогда сформулирован французской традицией, сегодня уже не работает. И это логично. В пятницу после обеда или в обед в Астане даже чиновники зачастую друг другу не назначают встречи —  жума намаз. Хотя, вроде бы это государевы люди, и они на службе. Они не говорят почему встреча не состоится, просто всем все понятно по умолчанию. Через лет десять это даст свой эффект, но я не могу сегодня прогнозировать какой именно. Мы не знаем, что через год будет! Но сам факт – это то, что феномен этот присутствует и расширяется. Является ли это искренним позывом или это показное – уже другой вопрос. Но эти нормы пусть в самом начале формальные постепенно станут неформальными. В целом, весь исламский мир претерпевает такие изменения, находится в динамике.

– Мы увлекаемся больше западными концепциями либерализма, а не тем, что было когда-то у нас. Родное – это наш базис, а заимствованное – надстройка. Нельзя делать акцент только на либеральные ценности или на иные политические концепты. Иначе мы всегда будем ведомыми. 

– В регионе Центральной Азии секуляризм на самом деле находится под угрозой. Если государственная политика будет проводиться так, как это происходит сегодня, то на его место рано или поздно придет ислам. Надо учиться договариваться, адаптировать религиозность к реальности. Сегодня в мире говорят об эре постсекуляризма. То есть секуляризм – это не единственная форма сосуществования, есть еще и взгляд на мир верующих людей. Тут надо крепко думать, как это будет, как это реализовать.

Проще говоря, если политическая база секуляризма как общепринятой устойчивой концепции будет продолжать сокращаться и не получит убедительные голоса поддержки той же уммы, то Центральную Азию ожидают мутные времена. 

• 76
• 66