Нужен акцент на производительности, а не технологиях

Меры, повышающие производительность в бизнесе, могут не сработать (или даже ударить бумерангом) на уровне целой страны или экономики. В то время как у компаний есть такая роскошь, как возможность сконцентрировать внимание на уровне производительности лишь тех ресурсов, которые они решили использовать, то обществу нужно повышать производительность всего населения.

Экономисты уже давно доказывают, что производительность является фундаментом процветания. Есть лишь один способ повысить уровень жизни в стране устойчивым образом: надо производить больше товаров и услуг, используя меньше ресурсов. Со времён Промышленной революции эта цель достигалась с помощью инноваций, и поэтому – в общественном сознании – производительность превратилась в синоним технического прогресса, а также научных исследований и разработок.

Наши интуитивные представления о том, как именно инновации способствуют росту производительности, определяются повседневным опытом работы бизнеса. Фирмы, внедряющие новые технологии, обычно повышают свою производительность, что позволяет им обгонять технологически отстающих конкурентов. Но высокопроизводительное общество – это не то же самое, что высокопроизводительная фирма.

Впрочем, многие экономисты (и не только) не придают большого значения этой разнице, поскольку они уверены, что выгоды технического прогресса со временем просочатся сверху ко всем членам общества, даже если в первое время они будут доставаться лишь небольшой группе компаний и инвесторов. Как напоминают нам в своей новой и очень полезной книге экономисты Дарон Аджемоглу и Саймон Джонсон, эти представления исторически оказываются не вполне верными. Хотя Промышленная революция возвестила начало периода современного экономического роста, она не создавала никаких улучшений в благосостоянии большинства простых работников на протяжении почти ста лет.

Хуже того, традиционная логика может оказаться ещё менее верной в случае с новейшей волной технического прогресса. Новые технологии, вероятно, не «поднимут все лодки», потому что почти все их выгоды могут быть захвачены небольшой группой игроков – будь это несколько компаний или же узкий сегмент рабочей силы. Отчасти в этом можно винить неподходящие институты и регулирование, которые искажают переговорную силу в экономике или ограничивают выход на рынок современных отраслей посторонних игроков. Но есть и другой виновник – сама природа этих технологий. Инновации зачастую усиливают лишь специфические группы населения, например, высококвалифицированных, профессиональных работников.

Взгляните на один из парадоксов эпохи гиперглобализации. С 1990-х годов, когда резко снизились издержки торговли, а промышленное производство распространилось по всему миру, многие компании в странах с низкими и средними доходами интегрировались в глобальные производственные цепочки и внедрили передовые производственные технологии. В результате у этих компаний скачкообразно повысилась производительность. Но производительность экономики страны, в которой они располагались, во многих случаях стагнировала или даже снижалась.

Выдающимся примером здесь служит Мексика, которая когда-то представлялась образцом успехов гиперглобализации. Благодаря реформам и либерализации экономики, проведённым властями в 1980-х годах, а также благодаря подписанному в 1990-х Североамериканскому соглашению о свободной торговле (НАФТА), Мексика ощутила бум промышленного экспорта и приток прямых иностранных инвестиций. Но результат оказался совершенно провальным в том, что было действительно важно. Наряду со многими другими странами Латинской Америки, Мексика в последующие десятилетия демонстрировала отрицательные темпы роста общей факторной производительности.

Как показал анализ экономистов Оскара Фентанеса и Сантьяго Леви, мексиканская промышленность действительно увеличила свою производительность, поскольку ей пришлось конкурировать на глобальном уровне. Фирмы с меньшей производительностью, которые не смогли адаптироваться, в итоге закрылись, но многие оставшиеся фирмы внедрили новые технологии и повысили уровень производительности.

Возникла двойная проблема. Сначала промышленные компании (особенно в формальном секторе) сократили количество занятых, впитывая постоянно уменьшающуюся долю рабочей силы страны. После чего в остальной экономике, в которой доминировали небольшие фирмы неформального сектора, производительность стала снижаться. В итоге прирост производительности в глобально-ориентированном (сократившемся) промышленном секторе оказался с лихвой компенсирован низкими показателями в других сферах деятельности, прежде всего, в неформальном секторе услуг.

Фентанес и Леви объясняют такое развитие событий особенностями регулирования рынка труда и социального страхования в Мексике, которые, по их мнению, стимулировали существование неформального сектора и препятствовали росту фирм в формальном секторе экономики. Между тем аналогичные тенденции – поляризация уровня производительности – можно обнаружить в экономике многих других стран Латинской Америки, а также в странах Африки южнее Сахары.

Существует альтернативное объяснение, и оно связано с изменчивой природой самих промышленных технологий. Для интеграции в глобальные производственные цепочки необходимо соответствовать настолько высоким требованиям к уровню профессиональных навыков и размерам капитала, что страны, которые не обладают подобными ресурсами в избытке, наталкиваются на резкий рост издержек, что мешает их компаниям расширяться и впитывать больше рабочей силы. У работников, приезжающих в города из деревень, почти не остаётся иного выбора, кроме как идти в сектор мелких услуг с низкой производительностью.

Какой бы ни была базовая причина этой проблемы, она показывает, что государственные стратегии повышения производительности могут не достигнуть поставленной цели. Традиционные меры (будь это подключение к глобальным производственным цепочкам, субсидирование исследований и разработок или же налоговые льготы для инвестиций) часто оказываются нацелены на решение не тех проблем. Во многих случаях сдерживающим фактором оказывается не недостаток инноваций в наиболее передовых компаниях, а большая разница в уровне производительности между этими компаниями и всей остальной экономикой. Повышение низшего уровня – путём организации профессиональной подготовки, предоставления государственной поддержки, обеспечения бизнес-услуг для небольших компаний в секторе услуг – может оказаться более эффективной политикой, чем повышение верхнего уровня.

И здесь можно почерпнуть важные уроки для новой эпохи искусственного интеллекта (сокращённо ИИ). Потенциал больших языковых моделей в выполнении широкого спектра задач с повышенной скоростью вызывает много энтузиазма по поводу существенного роста производительности в будущем. Однако общий эффект этой технологии будет зависеть от того, насколько широко её выгоды распространятся во всей экономике.

Как пишут Арджун Рамани и Чжэндун Ван в недавно вышедшей статье, польза ИИ для роста производительности может оказаться ограниченной, если важные части экономики (например, строительство или требующие человеческого участия услуги и креативный труд) не будут им затронуты. Возникнет своеобразная версия так называемой «болезни издержек» Баумоля, когда повышение сравнительных цен на определённые виды деятельности начинает препятствовать росту уровня жизни во всей стране.

Все эти соображения не должны превращать нас в техно-пессимистов или луддитов. Но они действительно служат предостережением против того, чтобы ставить знак равенства между производительностью и технологиями, НИОКР, инновациями. Научные и технологические инновации могут быть необходимы для роста производительности, который делает общества богаче, но их одних недостаточно. Чтобы технический прогресс привёл к более широкому росту производительности, требуются меры, специально разработанные для содействия широкому распространению этого прогресса, для предотвращения дуализма в уровне производительности, для обеспечения инклюзивности.

Copyright: Project Syndicate, 2023. www.project-syndicate.org

• 44
• 29