Современный казах: в плену кризиса экзистенциализма

Вчера пошла на поводу спонтанного желания посмотреть телевизор. Не смотрю давно и осознанно. Напоролась на замечательный фильм «Дело было в Пенькове». Хорошие фильмы и книги хороши тем, что их пересматриваешь каждый раз как изысканный бонус к своему социальному и эмоциональному опыту. Десятки лет назад меня волновала история вечной несвоевременности встречи мужчины и женщина, а теперь я смотрела этот фильм, увы, как рассказ об индустриализации села. Пардон, конечно. Фильм снят в 1957 году. То есть описывается ситуация 60-летней давности. Даже роскошная игра Вячеслава Тихонова и прекрасная режиссерская работа Станислава Ростоцкого, даже слегка приукрашенная действительность в духе соцреализма не смогли скрыть то, что видела в этом фильме я, человек третьего тысячелетия.

Ну во-первых, я часто бываю в своем селе под совершенно литературным названием Покатиловка и мне есть с чем сравнивать. Так вот – за последние 60 лет в деревне ровным счетом ничего не изменилось: мы по-прежнему возим сено телегами, молодежь по-прежнему развлекается на вечеринках пьяными драками, изрядно приправленных местным самогоном, и по-прежнему слушает лекции о скором будущем, когда беспилотные трактора будут бороздить наши поля. Разве что мобильные телефоны вполне себе комфортно поселились в домиках, каким-то непостижимым образом уменьшившихся в размерах за последние полвека.

Во-вторых, как говорил бессмертный Воланд, правда в том, что люди не меняются. На качество человеческого капитала очень слабо влияет социальный строй: люди талантливы или посредственны, завистливы или великодушны, ведомы или ведущие. А делать глубокие и качественные вещи можно и нужно всегда и советская культура – самое наглядное для нас подтверждение. Впрочем, Монтень, например, а то и Сенека сейчас, возможно, еще более актуальны, чем в свои времена, потому как человеческое тщеславие сегодня просто зашкаливает все мыслимые пределы: нет на него ни божьей, на царевой управы. А все потому,  что где-то все бубнят о угрозе искусственного интеллекта, но для жителей Пенькова или Покатиловки это то же самое пока, что нашествие марсиан.

Инфантильное стремление строить очередное «светлое будущее» с умопомрачительной легкостью уживается с ностальгией о прошлом. В итоге мы живем между прошлым и будущим, поскольку за здесь и сейчас надо нести ответственность за себя, свою жизнь, а это требует каких-то усилий, но лень.

Дуальность проявляется и глубже: нас все время «колбасит» между гипертрофированной ролью государства, которая в конечном счете приводит к какой‑либо форме тоталитаризма, а не меньшие усилия по демократизации заканчиваются ослаблением государства, иногда его распадом.

Бывая в Покатиловке, которую по нынешней моде переименовали в Екаша, я могла себе позволить со снисходительностью городской штучки поразмышлять над тем, как живет большая часть жителей сотен и тысяч сел. Загадочность их самостийной жизни поистине требует интеллекта Шерлока Холмса в образе Бенедикта Камбербэтча.

Судите сами: в деревне живет пару тысяч человек, работает человек сто максимум. Счастливчики по блату устроились в школу, несколько человек изредка заходят за зарплатой в сельсовет, еще пара десятков пытается заниматься сельским хозяйством. Еще несколько сотен пенсионеров получают небольшие пенсии. Но загадочная казахская душа не потерпит, чтобы на едва ли не ежедневных асах и свадьбах и других тоях на столе было меньше восьми салатов и закусок, а между ними лениво не плавилось сливочное масло. Ну а если на столе только баранина без казы и карта – это вообще повод свести счеты с жизнью.

Откуда это изобилие? Ведь в остальные дни это только рожки и жаренная картошка?! И огромный  хронически непогашаемый кредит в местном сельпо…  

Боюсь, что ответ оскорбительно прост. Поначалу было я подумала, что это следствие опять вошедшей в моду теорий нелинейности времени, всяких там Шпенглеров и Ясперсов.

Но мой крестьянский ум нашел другое объяснение, простота которого убедительна именно своей простотой. Дело в том, что большая часть нашего населения подсознательно договорилась с государством: басеке, давай так — ты меня не трожь, я тебя трогать не буду. И даже телевизор буду смотреть про то, как ты меня показываешь, чтобы успокоить себя мыслью, что не напрасно свой хлеб ешь. Ты моей матери плати ее пенсию грошовую, дети пусть в школу ходят, но налоги там и прочую фигню – забудь. Когда я пытаюсь, скитаясь по гостям, спросить про  то, почему селяне не пользуются субсидиями или кредитами, хозяин начинает смотреть на меня с нескрываемой скукой и дипломатично подкладывает мяса.

Кто-то гонит самогонку, кто-то меняет картошку на яйца, кто-то плотничает, а самые предприимчивые возят товар из райцентра и продают в ларьке. Ну а местные олигархи «отгрохали» в зданиях бывшего быткомбината и сельсовета тойханы. Местный мулла неустанно намекает, что хорошо было бы вместо тоев тратить деньги на мечеть. Гости с достоинством молчат. Впрочем, мечет в аккурат на территории бывшей пилорамы все же построили. Так что с богом и государством отношения примерно одинаковые: политика активного невмешательства.

Вот и весь секрет нашей стабильности: стабильности телеги, на которой сидит человек и терпеливо ловит сигнал для своего сотового телефона.  

Но есть у каждого казаха заветная цель, ради которой он поступиться даже тоем: отправить своего сына или дочь учиться в город, даже если этот диплом никогда ему не пригодится.

• 286
• 291