Brexit – увиливание от решения проблемы

«Brexit означает Brexit», ‑ настаивает Тереза Мэй, новый премьер-министр Соединенного Королевства. Простой и сильный призыв, который отправляет безошибочный сигнал всем, кто надеялся на переоценку результатов июньского референдума. Кажется, стало ясным – Великобритания уходит из Европейского союза. Но на этом ясность заканчивается, считает профессор истории и международных отношений в Принстонском университете и старший научный сотрудник Центра Международного управления инновациями Гарольд Джеймс.

Когда Шарль де Голль стоял на балконе губернаторского дворца в Алжире 4 июня 1958 года, он сказал толпе французских алжирских поселенцев: «Jevousaicompris!» («Я Вас понял!»). После этого в течение нескольких лет он провел переговоры о предоставлении независимости Алжиру, приведя в бешенство тех же поселенцев. Как выяснилось, «понял» не означало «сочувствую».

Эффектная реплика госпожи Мэй может аналогично вводить в заблуждение – возможность, которая не была потеряна ее Консервативной партией – крайне правой сторонницей Brexit. Означает ли Brexit, о котором говорит Мэй, «жесткий» выход из ЕС, которого хотят многие, если не большинство, сторонников выхода, или она предпочтет более мягкий подход?

«Жесткий» Brexit повлек бы за собой разрыв всех существующих связей между Великобританией и ЕС: прекращение вкладов в общий бюджет и запрещение свободного перемещения рабочей силы. Эта позиция предполагает, что Европа находится в экономическом и культурном упадке и, таким образом, не может предложить ничего особенного Великобритании, которая получила бы гораздо больше преимуществ от более тесных связей, скажем, с развивающимися экономиками Азии и Южной Америки.

«Жесткий» Brexit, в сущности, является ампутацией.

«Мягкий» Brexit отразил бы мнение о том, что Великобритания все еще является частью Европы и что страна может извлечь пользу от тесных связей с ЕС, в частности, от открытости Лондона к приему квалифицированных и малоквалифицированных иностранных рабочих и свободного беспрепятственного движения капиталов. В этом случае Великобритания должна продолжать играть по правилам ЕС и принять необходимые меры для того, чтобы экономические и политические отношения с Европой остались главными в британской политике.

Такой «мягкий» Brexit был бы триумфом реалистического мировоззрения над пагубной самоубийственной перспективой, подкрепленной неправдоподобным пониманием суверенитета. Это – лучший выбор для Великобритании. Но для выбора этого пути есть серьезные препятствия.

«Мягкий» Brexit в данном контексте не очень отличался бы от компромиссного соглашения с ЕС, о котором правительство бывшего премьер-министра Дэвида Кэмерона договорилось в феврале – соглашения, которое отклонили 51,9 % британских избирателей в июне. Как часть оговоренного компромисса, ЕС признал возможность существования различных валют в Европейском Союзе и принял право Великобритании установить временные ограничения на мотивирующие миграцию социальные пособия. Этот «аварийный тормоз» миграции, в случае принятия мягкого Brexitа, был бы расширен, став, в сущности, постоянным.

Такое эффективное мягкое соглашение о Brexitе не должно исчерпываться этими проблемами, чтобы определить отношение Великобритании к Европе. Это потребовало бы не только самоанализа ценностей в Великобритании, но также привело бы к ясному видению реальной Европы.

Великобритания и Европа были долго соединены наполовину разъединенной связью. «Мы с Европой, но не часть ее, ‑ сказал Уинстон Черчилль в Палате общин в 1953 году во время обсуждения предложенной европейской системы обороны. ‑ Мы связаны, но не объединены. Мы заинтересованы и ассоциированы, но не поглощены».

Это, вероятно, и отражает позицию, выраженную Кэмероном и бывшим министром финансов Джорджем Осборном, который помогал готовить почву для Brexitа. В ответ на кризис евро они утверждали, что Европе необходимо больше финансовой интеграции, но без участия Великобритании; не будет никакого британского участия в будущих финансовых операциях по спасению евро. Взаимопомощь (по крайней мере там, где это касается денег) прекратилась на Ла-Манше.

Но, как и декларация де Голля и лозунг премьер-министра Мэй, заявления Черчилля использовали язык политической неопределенности. И сторонники, и противники Brexitа обратились к духу Черчилля во время кампании референдума. Самую разумную интерпретацию, что несколько удивительно, предложил Борис Джонсон, лидер кампании выхода из ЕС и сегодняшний новый британский министр иностранных дел: по отношению к Европе Черчилль был сторонником наличия своего пирога и возможности его съедания Великобританией.

В любом случае проблема определения Европы остается. Зависит ли выживание ЕС от более глубокой и тесной интеграция основной группы стран? Для тех, кто считает, что дело именно в этом, особенно во Франции и Германии, Brexit обеспечивает возможность оптимизировать и уточнять правила и цель всей игры.

Но другие предпочитают поддерживать значительную степень неопределенности, которая облегчает получение согласия по сложным вопросам и помогает лидерам оставаться у власти. Канцлер Германии Ангела Меркель попадает в эту категорию, что делает ее своего рода континентальной копией госпожи Мэй. Эта стратегия использования неопределенности, чтобы создать возможность существования разрозненных политических систем и мышлений – и, время от времени, даже убеждать многих поддержать решения некоторых – продолжает препятствовать усилиям очертить Европу и, таким образом, подрывает переговоры о мягком Brexitе.

Британцы довольны этой неопределенностью. Самая важная и единственная работа британского литературного анализа в двадцатом веке – это труд Уильяма Эмпсона «Семь типов неопределенности». По словам Эмпсона, неопределенность подразумевает возможность получения альтернативных представлений «без явно неправильного прочтения». Из заявления, которое показывает «сложную» точку зрения и фундаментальный конфликт в уме автора, поэтические неопределенности Эмпсона, конечно, не кажутся неуместными в политике – особенно в сегодняшней британской политике. Вопрос теперь состоит в том, смогут ли 27 источников неопределенности Европы мириться с 28-м источником.

Copyright: Project Syndicate, 2016.
www.project-syndicate.org

• 115
• 107