Чем так плох казахский язык, что на нем не хотят говорить наши соотечественники?

Мы уже писали – о последствиях того, что наших граждан пребывают в состоянии вражды со своим языком, в состоянии вражды и неприятия своей культуры, своей истории, самих себя нынешних. Тем временем, эту задачу могла бы решить система обучения казахскому языку на основе текстов национальных эпосов, которая предназначена для детей дошкольного и школьного возрастов, а также студентов и взрослых.

«Мақтаншақ»

«Мақтаншақ» – хвастун, хвастовство.

Мақтаншақтар тәкаппар келеді, өзінен-өзі масаттанып, өзін дәріптеуді ұнатады, кеудесін керіп, «өзін білемге» салады, сөзқуар, өтірік айтуға біртабан жақын тұрады. (Қазақ тілі терминдерінің салалық ғылыми түсіндірме сөздігі)

Думаю, что причины, по которым Абай не любил хвастовство, хорошо понятны современному читателю. Отрицательные характеристики хвастовства универсальны и разделяются всеми народами. Особенно теми народами, которые вошли в лоно мировых религий и приняли их этику.

В то же время в контексте казахской культуры порой довольно сложно провести корректную грань между хвастовством как однозначно глупым проявлением человеческой натуры, с одной стороны, и вполне достойными уважения эмоциями и чувствами, окрашенными в победные пафосные реляции, с другой.

Даже казахская культура нового и новейшего времени, имея «за плечами» тысячелетнюю, почти полузабытую, историю воинских походов, фрагментарно хранит и время от времени воспроизводит характерную пафосность, некогда присущую милитаристскому обществу.

«Қанағат»

«Қанағат» – умеренность, довольство.

Ас ішіп болған соң, «тойдым» демейді, «қанағат» деген жөн. (Қаз. тыйым.)

Слово «қанағат» особо популярно в нашей стране благодаря его шуточной презентации как самого длинного казахского слова – «қанағаттандырылмағандықтарыңыздан». Хотя агглютинативное словообразование казахского языка в теории позволяет растягивать слова, практика, конечно же, основывается на принципах удобства и минимизации речевых единиц, находя более экономичные грамматические формы.

На мой взгляд, «қанағат» относится к способности жить «здесь и сейчас», объективно воспринимать реальность и оптимистично оценивать имеющиеся ресурсы.

Для меня таким поводом для оптимизма стала премьера фильма «Акын» Дарежана Омирбаева. Он уже получил приз за лучшую режиссуру на Токийском кинофестивале, приглашен на европейские кинофестивали. Зрелая работа мастера понятна зрителю в любой части света, поскольку глобализация создала универсальные проблемы для всех, поставив перед выбором: между живой поэзией и электронными гаджетами, богатством и бедностью, преходящим и вечным. Впрочем, одно то, что большинство фильмов Омирбаева создано по мотивам европейских авторов, говорит о многом.

В то же время «Акын» – стопроцентная казахская картина, поскольку в центре ее внимания находится актуальнейшая для казахского общества проблема – судьба казахского языка. Режиссер за полтора часа исчерпывающе изложил все перипетии его непростого бытования в современном обществе. При просмотре я искренне сокрушалась, что после Омирбаева вряд ли смогу написать что-либо новое о казахском языке.

Омирбаев, конечно, вправе не соглашаться с моей интерпретацией его картины. Слышала даже, что он вкладывал в сюжет другие идеи. Но глаз и слух зрителя избирательны. Лет двадцать назад отсутствие пространных диалогов героев, тягучую тишину его предыдущих картин я расценивала как протокольную констатацию драматичного ухода казахского языка из жизни современных казахов, обрекающих их на молчание. В фильмах ныне повзрослевших режиссеров «новой волны» появились рефлексии и осознание этого факта. Например, в совершенной по своему замыслу картине «Безмолвие» Ардака Амиркулова.

Так что, побывав в долгом плену «безъязыкости», персонажи «Акына» (включая самого Омирбаева, сыгравшего одну из эпизодических ролей), будто очнувшись от дурного сна, начали оживленно обсуждать волнующие их проблемы, словно стараясь загладить вину перед брошенным на произвол судьбы родным языком. В фильме звучит поэзия, более того, аршинные строки стихов Махамбета настойчиво врываются в кадр, маркируя территорию, телеграфируя из прошлого: суть казахской жизни – в казахском слове. Точнее – в казахском поэтическом слове.

Положение искусства в нашей культуре, перспективы которой очень сомнительны из-за кризисного состояния казахского языка, схоже с пребыванием на получившем серьезную пробоину корабле. Понятно, что многое теперь зависит от действий и настроений команды. Если формирование надежного фундамента казахского общества уже несколько профессионалов начинают связывать с возрождением казахского поэтического слова, то это дает надежду и позволяет относиться к существующему положению вещей как необходимому этапу на пути к поставленным целям – «қанағат».

«Еріншек»

«Еріншек» – лентяй.

Еңбек қылудан, қызмет қылудан қашып, еріншек

атанып, ез атанып, дүниеде әлгі айтылған ырысқа дұспан болды. (Абай)

О том, что такое лень, знает каждый. Каждому приходится выстраивать с ней личные отношения. В случаях же, когда лень принимает масштабы национальной эпидемии и препятствует более или менее достойной жизни общества, ею начинают заниматься правительства. Они создают специальные государственные программы, поощряющие мотивацию граждан. Исследованием же происхождения, истоками формирования и проявлениями национальной лени занимаются гуманитарии.

В частности, лень и нежелание совершенствовать знания казахского языка я объясняла выше неизжитым состоянием посттравмы. Именно посттравматический синдром, а не иные причины (недостаток учебников, сложность казахского языка) являются ныне основным препятствием в деле изменения языковой ситуации.

Национальная лень, как правило, характерна для ментальности народов бывших колоний. Не так давно сформировалось целое крупное научное направление, постколониальная теория, которая не обходит вниманием эти тенденции.

В среде отечественных гуманитариев популярна концепция «обратной селекции». Она многое проясняет в том, как развивается современная история в нашей стране.

Лень, конечно же, всегда ограничивает кругозор, а потому сильно искажает восприятие окружающих реалий. К примеру, в последнее время в нашей стране по инициативе чиновников стали проводить мероприятия, называя их акциями «креативной индустрии», усложненными обязательной необходимостью создания малопонятных «кластеров».

Между тем, несмотря на экзотичность формы, в содержании этой западной концепции нет ничего необычного. Создание креативных индустрий имеет целью, с одной стороны, поддерживать и коммерциализировать творческую деятельность и производство, а с другой, создавать для населения площадки культурного досуга. И то, и другое в Казахстане существует уже давно. Типичной креативной индустрией в западном понимании является обширная и «многокластерная» система, которую у нас принято называть (часто – с известным высокомерием) «тойской индустрией». Она сложилась стихийно и обеспечивает работой и заработком представителей разных профессий, не говоря уже о том, что проведение тоев выполняет важную роль в сохранении казахских традиций.

Я привожу сейчас пример с «креативной индустрией» и «тойской индустрией» как показатель того, что в Казахстане всегда с полным доверием относятся к зарубежному опыту и, как правило, не замечают реальных нужд, потребностей и специфики отечественной культуры.

«Рақым»

«Рақым» – милость Аллаха, милосердие.

Ей, рақымы мол алла тағала! Оң сапарыңды бере гөр! Аман сақтай гөр! (Ж.Аймауытов)

В заключение мне хотелось бы привести строки эпоса «Кобланды батыр», описывающие ситуацию, в которой герои уповают на милость Всевышнего.

Речь идет о сцене прощания Кобланды с его наставником Естемисом. Кобланды жаждет отправиться в страну Кызылбасов, чтобы попытать удачу в испытании, придуманном красавицей Курткой.

Естемис всячески отговаривает Кобланды от поездки, поскольку тот еще очень молод. Естемис уверен, что на юнца там даже не обратят внимания. А самое главное – неизвестно, как поведет себя богатырь Кызыл Ер, который также претендендует на руку Куртки. Именно он представляет самую большую опасность для Кобланды.

Кобланды не поддается на уговоры, и Естемис вынужден отпустить его.

Вот как об этом рассказано в эпосе:

Естемістей еріңнің

Таусылғасын амалы,

Батасын беріп қол жайып,

Жад қылады құданы.

Үстіне сауыт кигізді,

Жанына байлап болатты,

Беліне садақ ілгізді.

Тапсырдым деп Жалғызға

Амандасып жүргізді.

Естемис обращается с молитвами к Всевышнему: «Батасын беріп қол жайып,

Жад қылады құданы», – и вверяет отныне ему заботы о своем ученике, надеясь на его покровительство, – Тапсырдым деп Жалғызға».

С этого момента Кобланды остается наедине со своей судьбой, которая зависит от милости Всевышнего.

«Бекер мал шашпақ»

«Бекер мал шашпақ» – расточительство (фразеологизм).

Дүние-мүлікті шашуға болмайды. (Қ.Мырзалиев)

Одной их хороших новостей последних месяцев стало оживление деятельности общества «Қазақ тілі». Оно ставит перед собой задачи качественного улучшения условий функционирования государственного языка. Однако меня немало удивило то, что большинство акций фонда предполагает опору на волонтеров.

В этой связи возникает вопрос: «На что тратятся бюджетные средства, направленные на развитие государственного языка?».

Почему, к примеру, в наши дни государство не может найти средства для финансирования профессионального совета филологов, в обязанности которых входил бы контроль грамотности городской среды, а также рекламы в электронных СМИ? (Выше я писала об опыте работы «Общественного совета по улучшению качества рекламных копирайтов», который на практике показал, каким должен быть алгоритм контроля грамотности визуальной информации.)

Методы реализации государственной языковой политики в сфере развития государственного языка требуют кардинального пересмотра, включая существенные изменения как в самой концепции языкового строительства, так и и принципах финансирования. Произойдет ли это, зависит от того, какой из абаевских списков выберет современное казахстанское общество: тупиковый – «өтірік» «өсек», «мақтаншақ», «еріншек», «бекер мал шашпақ», или созидательный – «талап», «еңбек», «терең ой» «қанағат» «рақым».

• 75
• 79