Повышение налогов ведет к падению ВВП

Задушив масс-медиа в Казахстане, власть срубила сук, на котором сидит. Контроль за традиционными медиа породил влиятельного монстра, имя которому социальные сети. Платформы, где во всем мире рассказывают о том, кто и что съел на обед, в Казахстане превратилась в информационное месиво, где полуправда и откровенная ложь, взаимные оскорбления и голос отчаявшихся практически не поддаются какому-то регулированию. Попытки контролировать социальные сети выливаются в лучшем случае в обильно финансируемые государством ботофабрики, а в худшем – блокировки социальных сетей. 

В Казахстане было три этапа уничтожения независимых медиа. В середине 90-х, когда каждый уважающий себя бизнесмен обзаводился собственным медиа-холдингом, власть достаточно быстро сориентировалась и перевела их под контроль лиц, облеченных доверием, а точнее – подконтрольным. С тех пор для того, чтобы обзавестись собственным медиа-ресурсом, нужно было «благословение» администрации президента.

Одновременно начался необъяснимый запрет на любую форму публичности – чиновникам и политикам, экономистам и политологам, и особенно бизнесменам была дана негласная команда – «не высовываться». Любая нестандартная точка зрения расценивалась как проявление политических амбиций, эксклюзивное право на которое принадлежало только одному человеку – Нурсултану Назарбаеву. Появился даже  такой термин: «право первой ночи», когда любая и особенно положительная новость должна была быть озвучена исключительно первым лицом в государстве.

Масс-медиа, в свою очередь, постепенно превращались в орудие пропаганды, достаточно бездарно отрабатывая растущий с каждым годом государственный заказ и теряя доверие своей аудитории.

Публичное поле стремительно тускнело, изредка оживляясь ближе к выборам, когда политтехнологи местного разлива пытались срежиссировать некое подобие предвыборных страстей.

Слабые всполохи сопротивляющегося информационного поля регулярно подавлялись отраслевым министерством, которое терпеливо и регулярно меняло законодательство о СМИ для того, чтобы исключить даже намек на какую-либо самостийность. И без того архаичный закон о медиа оказался настолько обезображенным, что уже никто не помнит, каким он был изначально. Но все это не мешало Казахстану присоединяться к различным международным договорам и конвенциям, которые, вообще-то, имеют приоритет перед местными законами. Впрочем, у нас на это никогда не обращали внимания.

Долгие годы царствовала негласная установка – критикуйте все, кроме президента. Однако тысячи критических публикаций в масс-медиа попросту игнорировались властью. При этом, журналисты обходились обезличенными сентенциями: власть, правительство, государство, чиновники. Упоминание конкретных имен грозит законом о СМИ преследованиями, судебными исками и даже закрытиями. В лучшем случае, такое медиа поглощалось и превращалось в безобидное желтенькое издание, осторожно и весьма выборочно тявкающее из-за угла.

Слабое, провинциальное содержание местных масс-медиа позволяет до сих пор российским информационным ресурсам формировать сознание подавляющей части населения Казахстана. Послания Путина россиянам до сих пор вызывают едва ли не больший интерес у наших соотечественников, чем собственного президента. Это все равно, что германские медиа имеют превалирующее вещание на территории, например, Бельгии, или Катар на территории Саудовской Аравии. Абсурд? Да. Но не для нас.

Для того, чтобы стать лидером или войти в 30-ку конкурентоспособных стран мира надо вести себя как лидер, а не довольствоваться участью второсортной страны, импортирующей не самые лучшие продукты, особенно для мозга.

За 30 лет, несмотря на сотни миллиардов тенге на содержание госканалов, в стране так и не появилось ни одного новостного ресурса, позиционирующего Казахстан как полноценное государство, имеющее свою позицию по самым важным проблемам сегодняшнего дня. Например, крохотный Катар создал Аль-Джазиру, превратившуюся в голос арабского мира. В нашей части света – полное безмолвие, нас нет на информационной карте мира. Мы – все еще часть пространства российской пропаганды, пользующаяся продуктами ее каналов, начиная от новостей до ток-шоу  и сериалов. В лучшем случае, мы создаем бездарные ремейки самых популярных программ как-будто только для того, чтобы с мазохистским удовольствием еще раз убедиться в своей вторичности по отношению к Большому Брату.

На этом фоне все рассуждения о национальной безопасности больше похожи на пошлые сентиментальные рассуждения. На самом же деле – мы пожинаем последствия монополии на истину, которая и является первым признаком ощущения своей вторичности.

Правда в том, что, если инструментом влияния прошлого столетия были деньги, то  ХХ1 век – это век информационных технологий. Сегодня не деньги управляют миром, а информация. Интернет стер границы и регулировать, а уж тем более контролировать информационные потоки практически невозможно. Теперь самый важный ресурс – это влияние, и оно все меньше зависит от того, сколько сотен миллионов долларов вы имеете.

Именно поэтому, едва казахстанские чиновники успокоилось своим абсолютным контролем над информационным пространством, пришла беда откуда не ждали – черный лебедь социальных сетей и мессенджеров создал параллельный мир, стремительно заполняющий черную брешь традиционных медиа. Несколько лет государство просто беспомощно наблюдало, как наряду с котиками откуда ни возьмись появились новые «властители дум», не только делящиеся секретами молодости и красоты, но и претендующие на политическое инакомыслие. На этом фоне обычные медиа вдруг оказались тусклыми и ненужными. И более того, если в русскоязычном поле чиновники, говорящие преимущественно на языке межнационального общения еще как-то пытались противостоять этому, то в казахоязычной среде по сей день творится полный беспредел, которому могут позавидовать самые демократичные страны мира.

Что же случилось? А случилось то, что окончательно сломалась машина коммуникаций между властью и обществом. Это все равно, что члены одной семьи вдруг перестали общаться друг с другом. Что же происходит в семье, где все говорят на разных языках? В такой семье начинается распад.

Остановить этот распад власть попыталась старыми испытанными методами: приравнять социальные медиа к обычным, в стране появились прецеденты судебного преследования блогеров и отдельных платформ. При этом, по закону о цифровизации это законно, а по закону о СМИ – нет. Но когда у нас кого-то волновала законность?

И вот, аллилуйя! под давлением реальности и неправительственного сектора ведомство Даурена Абаева пришло к пониманию, что нужен новый закон о масс-медиа. При этом главным триггером его появления являются именно социальные медиа, которые  отраслевой министр просто не знает как контролировать. К тому же правда в том, что он явно реализует не им принятые решения —  регулирование медиа пространства стало задачей целого ряда ведомств, а в последнее время – особенно спецслужб. МИОР – только ширма, а его явно образованному и далеко не глупому руководителю выпала не завидная роль озвучивать и принимать решения, ровно противоположные его статусу защитника свободы слова.

При этом, в лучшем случае, новый закон только будет соответствовать новой реальности, которая уже давно наступила.

Сейчас отраслевое ведомство и медиа НПО пытаются понять, каким должен быть новый закон? Однако ключевой вопрос, на который он должен ответить – какое общество мы хотим построить? В каком столетии мы хотим жить?

Если мы все остаемся  двадцатом веке, то нужен закон, который законсервирует ситуацию, а именно просто легитимизирует механизм контроля над медиа-пространством, а значит,  наложит вето на потребность человека мыслить вслух. Такой вариант идеально устроил бы левый берег Нур-Султана: запрещено все, что не разрешено.

Только вот незадача: негодник интернет делает это нереальным. Разве что совсем отключить рубильник? Тоже не вариант – цифровые технологии стали частью нашей жизни и вычленить ее побочные эффекты технически практически невозможно.

Остается второй вариант – разрешить все, что не запрещено. Как это сделал весь цивилизованный мир. Да, для наших чиновников это смерти подобно – ведь они тоже жертвы пропаганды. Но факты вещь упрямая – чем более независимы медиа в стране, тем стабильнее ситуация. Распоясавшиеся медиа в развитых странах почему-то не приводят ни к политическим или военным переворотам, ни к экономическому упадку, ни к гражданским, межрелигиозным или межконфессиональным конфликтам.

И наоборот, плотно закупоренное общественное мнение в авторитарных государствах – это всегда прогулка по минному полю. Парадокс? Вовсе нет. Человечество не случайно придает такое значение свободе слова – за столетия проб и ошибок оно признало стабилизирующую роль свободы самовыражения. Именно многоголосие, а не монополия на истину в последней инстанции запускает в обществе тот механизм саморегуляции, когда человек слышит разные мнения и выбирает то, которое он считает соответствующим своим ценностям.

Другое дело – каким ценностям? Очевидно, общечеловеческим, которые, как правило, никогда не противоречат национальным. Именно относительно либеральная, по сравнению с другими авторитарными соседями наподобие Туркменистана, система формирования общественного мнения позволила Казахстану до сих пор сохранять стабильность в соблюдении фундаментальных прав человека: права на свободу, самовыражение, вероисповедание и недискриминации по этническому принципу.

Да, это, безусловно, стресс для правящих элит, для олигополий, для всех ветвей власти, но это и платформа для защиты их интересов – это инструмент поиска баланса интересов. Большинство политиков развитых стран понимают, что как только они приходят в политику, они автоматически должны быть готовы к повышенному вниманию общества. Ну а как иначе: любишь кататься, люби и саночки возить. И кстати, это пристальное внимание позволяет политику сохранять форму: помнить, что корона власти к голове не прирастает и все время нужно следить за тем, чтобы она не упала. Чем менее уязвимым чувствует себя политик, тем больше он сохраняет власть – таков закон, подтвержденный тысячелетиями исторических аналогий.

В этом контексте такая форма «поддержки» свободы слова как госзаказ выглядит как минимум архаично. А ведь дотации государства получают 90 процентов медиа, а в последнее время уже и блогеры и к ним примыкающие. Сколько осталось в мире стран, практикующих этот атавизм? Может быть, только десятки. В приличных странах дотируются только те медиа, которые обеспечивают культурное, этническое или религиозное многообразие. И это логично – у них мало шансов выжить без поддержки.

У нас же госзаказ – это даже не инструмент пропаганды, как, например, в той же России, а способ контроля СМИ или любой публичной платформы.  И при этом, паталогическое заблуждение в том, что таким образом можно решить проблему. В какой-то степени и на какое-то время? Да. Но в итоге мы получаем еще один информационный труп.

За счет чего тогда должны существовать медиа? За счет того же, что и везде – за счет рекламы. И вот тут трагическая особенность Казахстана в том, что в стране практически нет собственной продукции, которую нужно продвигать. Достаточно посмотреть рекламные блоки на телевидении – это продукция транснациональных корпораций: памперсы и порошки. Но если даже и есть отдельно недобитые местные производства, у них просто нет денег на продвижение своей продукции.

Диагноз поставлен уже много лет назад – государства слишком много не только на медиа-поле, но и в экономике. Десятки миллиардов государственных субсидий на поддержание квазигоссектора и некоторых банков бесследно растворились. Корпоративный сектор, как потенциальный рекламодатель, переживает, пожалуй, свои худшие времена. Потому что он, как и большинства наших медиа, плотно подсел на иглу господдержки. Ну а микробизнес просто не в состоянии себе позволить рекламироваться и продает свою продукцию в основном за счет социальных сетей и сарафанного радио. Круг замкнулся.

Зарождающаяся альтернативная экономика, не зависящая от господдержки, пока хоть и слаба, но, вопреки всему развивается, как и пара десятков независимых медиа. Таким образом, налицо прямая связь между неработающими ветвями власти и состоянием экономики.

А начиналось все с безобидного, на первый взгляд, «права первой ночи».

Так что все-таки сначала политика. Поэтому, может стоит все-таки отпустить вожжи и расстаться с тем титаническим напряжением, с которым наша власть так стремиться нас контролировать? Тем более, что делать это с каждым годом сложнее. Конечно, расстаться с сладким чувством своей влиятельности трудно, но это сулит гораздо более спокойную жизнь. В конце концов, можно попробовать доверять своему народу. У других же это как-то получается?

• 73
• 72